http://psyfactor.org/lib/behterev2.htm

Судорожные эпидемии в истории

Не менее ярко сила внушения сказывается в так называемых психопатических эпидемиях.

На этих психопатических эпидемиях отражаются прежде всего господствующие воззрения народных масс данной эпохи, данного слоя общества или данной местности. Но не может подлежать никакому сомнению, что ближайшим толчком для развития этих эпидемий являются: внушение, взаимовнушение и самовнушение.

Господствующие воззрения являются здесь благоприятной почвой для распространения путем невольной передачи от одного лица другому тех или иных психопатических состояний. Эпидемическое распространение так называемой бесоодержимости в средние века бесспорно носит на себе все следы установившихся в то время народных воззрений на чрезвычайную силу дьявола над человеком; но тем не менее также бесспорно, что развитие и распространение этих эпидемий обязано в значительной мере и силе внушения. Вот, например, средневековый пастор во время церковного богослужения говорит о власти демона над человеком, увещевая народ быть ближе к Богу, и во время этой речи в одном из патетических мест к ужасу слушателей воображаемый демон проявляет свою власть над одним из присутствующих, повергая его в страшные корчи. За этим следуют другая и третья жертвы. То же повторяется и при других богослужениях...

Можно ли сомневаться в том, что здесь дело идет о прямом внушении бесоодержимости, переходящем затем и в жизнь народа и выхватывающем из последнего свои жертвы даже и вне богослужебных церемоний.

Когда укоренились известные верования о возможности воплощения дьявола в человеке, то это верование само по себе уже действует путем взаимовнушения и самовнушения на многих психопатических личностей и приводит таким образом к развитию демономатических эпидемий, которыми так богата история средних веков.

Благодаря самовнушению те или другие мистические идеи, вытекавшие из мировоззрения средних веков, нередко являлись вместе с тем источником целого ряда конвульсивных и иных проявлений большой истерии, которые, благодаря господствовавшим верованиям, также получали наклонность к эпидемическому распространению. ...

Таково, очевидно, происхождение судорожных и иных средневековых эпидемий, известных под названием пляски св.Витта и св.Иоанна, народного танца в Италии, носящего название тарантеллы и, наконец, так называемого квиетизма. («Квиетизм» — от лат. «guietus» («спокойный»), религиозно-этическое учение, проповедующее смирение. Возникло в XVII веке).

Даже знакомясь с описанием этих эпидемий современниками, нетрудно убедиться, что в их распространении играло роль взаимовнушение.

Замечательна эпидемия самобичевания, распространившаяся из Италии по Европе в 1266 г., о которой историк сообщает следующее: «Беспримерный дух самообвинения внезапно овладел умами народа. Страх перед Христом напал на всех; благородные и простые, старые и молодые, даже дети лет пяти бродили по улицам без одежд с одним только поясом вокруг талии. У каждого была плеть из кожаных ремней, которой они бичевали со слезами и вздохами свои члены так жестоко, что кровь лила из их ран».

Затем в 1370 году не менее поразительным образом распространилась по Европе мания плясок, которая в Италии приняла своеобразную форму тарантизма. В это время танцоры наполняли улицы европейских городов, особенно в Германии и в Нидерландах. Все бросали свои обычные занятия и домашние Дела, чтобы отдаться неистовой пляске.

В Италии пляска распространилась под влиянием уверенности, что укус тарантулом, часто случавшийся в Италии, становится безопасным для тех, кто танцевал под музыку так называемой тарантеллы. Эта мания тарантеллы распространилась с необычайной быстротой по всей Италии и, вследствие поглощения ею огромного количества жертв, сделалась в полном смысле слова социальной язвой Италии.

Не менее поразительны и эпидемии конвульсионерок. Вот, например, небольшая выдержка о средневековых конвульсионерках из Луи-Дебоннера: «Представьте себе девушек, которые в определенные дни, а иногда после нескольких предчувствий, внезапно впадают в трепет, дрожь; судороги и зевоту; они падают на землю и им подкладывают при этом заранее приготовленные тюфяки и подушки. Тогда с ними начинаются большие волнения: они катаются по полу, терзают и бьют себя; их голова вращается с крайней быстротой, их глаза то закатываются, то закрываются, их язык то выходит наружу, то втягивается внутрь, заполняя глотку. Желудок и нижняя часть живота вздуваются, они лают, как собаки, или поют, как петухи; страдая от удушья, эти несчастные стонут, кричат и свистят; по всем членам у них пробегают судороги; они вдруг устремляются в одну сторону, затем бросаются в другую; начинают кувыркаться и производят движения, оскорбляющие скромность, принимают циничные позы, растягиваются, деревенеют и остаются в таком положении по часам и даже целыми днями; они на время становятся слепыми, немыми: параличными и ничего не чувствуют. Есть между ними и такие, у которых конвульсии носят характер свободных действий, а не бессознательных движений».

Прочитав это описание современника, кто из лиц, знакомых с нервными болезнями, станет сомневаться в том, что здесь дело идет о припадках большой истерии, нередко развивающейся, как мы знаем, и ныне эпидемически?

Еще более поучительная картина представляется нам в описании судорожных эпидемий, развившихся в Париже в прошлом столетии, объединяющим объектом которых явилось Сен-Медарское кладбище с могилой дьякона Пари, некогда прославившегося своим аскетическим образом жизни. Это описание принадлежит известному Луи Фигье.

«Конвульсии Жанны, излечившейся на могиле Пари от истерической контрактуры в припадке судорог, послужили сигналом для новой пляски св.Витта, возродившейся в центре Парижа в XVIH веке с бесконечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой.

Со всех частей города сбегались на Сен-Медарское кладбище, чтобы принять участие в кривляниях и подергиваниях. Здоровые и больные, все уверяли, что они и конвульсионировали, и конвульсионируют по-своему. Это был всемирный танец, настоящая тарантелла.

Вся площадь Сен-Медарского кладбища и соседних улиц была занята массой девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсионирующих как бы вперегонку друг с другом. Здесь мужчины бьются об землю как настоящие эпилептики, в то время как другие немного дальше глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли; там женщины ходят на голове с той степенью странности или цинизма, которая вообще совместима с такого рода упражнениями. В другом месте женщины, растянувшись во весь рост, приглашают зрителей ударять их по животу и бывают довольны только тогда, когда 10 или 12 мужчин обрушиваются на них зараз всей своей тяжестью.

Люди корчатся, кривляются и двигаются на тысячу различных ладов. Есть впрочем и более заученные конвульсии, напоминающие пантомимы и позы, в которых изображаются какие-нибудь религиозные мистерии, особенно же часто сцены из страданий Спасителя.

Среди всего этого нестройного шабаша слышатся только стон, пение, рев, свист, декламация, пророчество и мяуканье. Но преобладающую роль в этой эпидемии конвульсионеров играют танцы. Хором управляет духовное лицо, аббат Бешерон, который, чтобы быть на виду у всех, стоит на могиле. Здесь он совершает ежедневно с искусством, не выдерживающим соперничества, свое любимое «по», знаменитый скачок карпа (saute de Carpe), постоянно приводящий зрителей в восторг.

Такие вакханалии погубили все дело. Король, получая ежедневно от духовенства самые дурные отзывы о происходившем в Сен-Медаре, приказал полицейскому лейтенанту Геро закрыть кладбище. Однако эта мера не прекратила безумных неистовств со стороны конвульсионеров. Так как было запрещено конвульсионировать публично, то припадки янсинистов стали происходить в частных домах и зло от того еще более усилилось. Сент-Медарское кладбище концентрировало в себе заразу; закрытие же его послужило для распространения ее.

Всюду на дворах, под воротами можно было слышать или видеть, как терзается какой-нибудь несчастный; его вид действовал заразительно на присутствующих и побуждал их к подражанию. Зло приняло такие значительные размеры, что королем был издан такой указ, по которому всякий конвульсионирующий предавался суду, специально учрежденному при арсенале, и приговаривался к тюремному заключению.
После этого конвульсионеры стали только искуснее скрываться, но не вывелись».

Познакомившись с этими своеобразными общественными явлениями, можно ли сомневаться в том, что эпидемии конвульсионирующих развивались благодаря взаимовнушению на почве религиозного мистицизма и тяжелых суеверий.

Подобного же рода эпидемии, хотя и в меньших размерах при тех или других случаях наблюдались в разное время также и в других странах света. Об одной интересной эпидемии конвульсий, развившейся у индейцев из области Сар., San. Augustin рассказывает между прочим Las Casas.

Особенности этой эпидемии состояли в том, что она развилась благодаря внушению одного волшебника, который наобещал торжественно встречавшему его населению, что отныне не будет надобности в труде, так как хлеб и все необходимое само придет к ним и будет вообще во всем полное довольство.

Эти обещания так повлияли на слушателей, что когда волшебник закончил, то оказалось, что все слушавшие его, особенно женщины, начали подвергаться дрожанию и сильным сотрясениям тела, после чего они бросились на землю и у них выделялась изо рта обильная пена. Очень поучительное описание в смысле роли внушения в развитии движений и истерических явлений мы находим между прочим в интересном наблюдении из Туниса, сделанном Laignei-Lavantin'oM (Presse medic, 1901).

Здесь следует также вспомнить о шаманстве и массовых религиозных церемониях у восточных народов (дервиши и пр.). где также мы встречаемся с явлениями, создающими благоприятную почву для внушения и самовнушения. Не подлежит никакому сомнению, что в рассматриваемых случаях есть немало места и для проявления совершенно бессознательного подражания, но наряду с этим почти во всех массовых церемониях, сопровождающихся воодушевлением участников, доходящим до степени религиозного экстаза, есть и другой фактор, приводящий к общественной заразе. Этот фактор есть внушение. Оно действует решительно везде, где дело идет об объединении группы лиц одними и теми же чувствами и мыслями и представляет собою не что иное, как непроизвольное прививание известных настроений, идей или действий

Эпидемии колдовства и бесоодержимости

Очевидно, подобным же образом объясняется и происхождение колдовства, этой страшной болезни, из-за которой погибло на костре и эшафоте наверно много более народа, нежели во всех вместе взятых войнах истекшего столетия. Не допустив взаимовнушения и самовнушения, мы не могли бы понять ни столь значительного распространения эпидемий колдовства, проявлявшихся в самых различных частях Европы, особенно в XVI веке, ни почти стереотипного описания видении, которым подвергались несчастные колдуны и колдуньи средних веков.

По описанию Regnard'a, к женщине, которая обыкновенно подвержена конвульсивным приступам, в один прекрасный вечер является изящный и грациозный кавалер; он нередко входил через открытую дверь, но чаще появлялся внезапно, вырастая как бы из земли. Вот как его описывают колдуньи на суде: «Он одет в белое платье, а на голове у него черная бархатная шапочка с красным пером или же на нем роскошный кафтан, осыпанный драгоценными каменьями вроде тех, что носят вельможи. Незнакомец является или по собственной инициативе, или на зов, или же на заклинание своей будущей жертвы. Он предлагает ведьме обогатить ее и сделать могущественной; показывает ей свою шляпу, полную денег; но чтобы удостоиться всех этих благ, ей придется отречься от Св.крещения, от Бога и отдаться Сатане душой и телом.

Вот стереотипные описания демонических галлюцинаций, которым подвергались истерические женщины средних веков или так называемые колдуньи по тогдашним понятиям.

Ясно, что здесь дело идет о галлюцинациях такого рода, которые выливаются в определенную форму, благодаря представлениям, упрочившимся в психике путем самовнушения или внушения быть может еще с детства, благодаря рассказам и передаче из уст в уста о возможности появления дьявола в роли соблазнителя.

Другое не менее распространенное убеждение в народе, которое получило особенную силу, благодаря религиозному мистицизму, в эпоху средних веков есть так называемая бесоодержимость, то есть обладание дьяволом человеческого тела.

Благодаря самовнушению о вселении дьявола в тело, эта идея нередко является источником целого ряда конвульсивных и иных проявлений большой истерии, которые также способны к эпидемическому распространению.

«Первая большая эпидемия этого рода, — по словам Реньяра, — произошла в Мадридском монастыре.

Почти всегда в монастырях и главным образом в женских обителях религиозные обряды и постоянное сосредоточение на чудесном влекли за собою различные нервные расстройства, составлявшие в своей совокупности то, что называлось бесноватостью. Мадридская эпидемия началась в монастыре бенедиктинок, игуменье которого, донне Терезе, еле исполнилось в то время 26 лет. С одной монахиней вдруг стали случаться страшные конвульсии. У нее делались внезапные судороги, мертвели и скорчивались руки, выходила пена изо рта, изгибалось все тело в дугу наподобие арки, опиравшейся на затылок и пятки. По ночам больная издавала страшные вопли и под конец ею овладевал настоящий бред.

Несчастная объявила, что в нее вселился демон Перегрино, который не дает ей покоя. Вскоре демоны овладели всеми монахинями за исключением пяти женщин, причем сама донна Тереза тоже сделалась жертвой этого недуга.

Тогда начались в обители неописуемые сцены: монахини по целым ночам выли, мяукали и лаяли, объявляя, что они одержимы одним из друзей Перегрино. Монастырский духовник Франсуа Гарсия прибег к заклинанию бесноватых, но безуспешно, после чего это дело перешло в руки инквизиции, которая распорядилась изолировать монахинь. С этой целью они были сосланы в различные монастыри.

Гасия, обнаруживавший в этом деле известное благоразумие, редко встречаемое в людях его класса, был осужден за то, что будто бы вступил в сношение с демонами прежде, чем напасть на них».

Бесноватость бенедиктинок наделала много шуму, но ее известность ничтожна по сравнению с эпидемией бесноватости урсулинок («Урсулинки» — члены женского католического монашеского ордена, основанного в XVI веке в Италии и названного по имени святой Урсулы), которая разразилась в 1610 году.

У двух монахинь монастыря урсулинок появились какие-то необычайные движения и другие удивительные симптомы. Согласно господствовавшему тогда верованию, Ромильон вообразил, что эти монахини одержимы дьяволом. Он попробовал делать над ними заклинания, но безуспешно: дьяволы продолжали мучить бедных урсулинок; убедившись в своем бессилии, бедный священник обратился к более могущественным заклинателям. Обеих одержимых — Луизу Кало и Магдалину де ля Палю, дочь провансальского дворянина, отправили в монастырь Сент-Бом к инквизитору Михаэлису. Михаэлис, не надеясь исключительно на свои силы, пригласил на помощь фламандского доминиканца отца Домциуса. Он сам из Лувена, говорит Мишле, не раз производил заклинания, был, стало быть, обстрелян на этих нелепостях. Луиза скорее сумасшедшая, чем злая, но злая в своем сумасшествии, призналась, что в ней сидят три дьявола: Веррин — добрый дьявол, католик, легкий, один из демонов воздуха; Левиафан, дурной дьявол, любящий рассуждать и протестовать, и наконец третий дух нечистых помыслов. Чародей, пославший ей этих дьяволов, князь всех колдунов Испании, Франции, Англии и Турции патер Луи Гофриди, бывший в то время приходским священником церкви des Accoules в Марселе. Магдалина, подстрекаемая Луизой и обезумевшая от страха, сделала такое же признание. Она сказала, что Гофриди испортил ее своими чарами, что он наслал на нее целый легион, то есть шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть дьяволов. Михаэлис, как монах, ненавидел Гофриди-священника, и с радостью ухватился за прекрасный случай. Он донес на чародея прованскому парламенту. И хотя на стороне Гофриди были капуцины, епископ Марсельский и все духовенство, тем не менее парламент в союзе с инквизицией добился того, что им выдали Гофриди. Его, как преступника, привели в Экс. Пред Магдалиной de la Palau несчастный священник сначала клянется именем Бога, пресвятой девы Марии и св.Иоанном Крестителем, что все обвинения ложны; но скоро он понял, что он погиб; мужество его покинуло и под пыткой, а может быть и ранее, он признался во всем. Да, во всём, во всех преступлениях, которых он не совершал.

Он сознался, что дьявол посещал его часто, что он поджидал сатану у дверей церкви и заразил до тысячи женщин ядовитым дыханием, сообщенным ему Люцифером. «Признаюсь и в том, — говорил он, — что, когда я желал отправиться на шабаш, я становился ночью у открытого окна, через которое являлся ко мне Люцифер и в миг переносил на сборище, где я оставался два, три, а иногда и четыре часа». Стали искать на его теле печать дьявола. Когда сняли с его глаз повязку, он с ужасом узнал, что в его тело до трех раз вонзали иглу и он ничего не чувствовал. Итак, он был трижды помечен дьявольским клеймом. Инквизитор заметил: если бы мы находились в Авиньоне, этого человека завтра же сожгли бы.

Его и сожгли. 30 апреля 1611 года в Эксе, в 5 часов пополудни, Луи Гофриди, бенедиктинский священник церкви des Ассоцлез, был отрешен от сана. Палач подвел к главному входу в церковь, где он должен был каяться и просить прощения у Бога, короля и правосудия. На площади проповедников был уже воздвигнут костер. Несчастный взошел на него и через несколько минут спустя от него остался один пепел. Гофриди таким образом не спасло его признание в колдовстве; но не лучше была судьба и тех, которые отличались большей стойкостью характера, как показывает история с аббатом Грандье.

Луденская община урсулинок, посвятивших себя делу Образования, состояла из дочерей знатных лиц.

«Приором монастыря был аббат Муссо, вскоре впрочем умерший. Спустя непродолжительное время после его кончины однажды явился к г-же де Бельсьел ночью в виде мертвеца и приблизился к ее постели. Она своими криками разбудила всю обитель. Но после этого привидение стало возвращаться каждую ночь. Монахиня рассказала о своем несчастии товаркам. Результат получился как раз обратный: вместо одной привидение стало посещать всех монахинь. В дортуаре то и дело раздавались крики ужаса и монахини пускались в бегство. Слово одержимость было пущено в ход и принято всеми. Монах Миньон, сопутствуемый двумя товарищами, явился в обитель для изгнания злого духа.

Игуменья, мадам де Бельсьель, объявила, что она одержима Астаротом и, как только начались заклинания, стала издавать вопли и конвульсивно биться; в бреду она говорила, что ее околдовал священник Грандье, преподнося ей розы.

Игуменья, кроме того, утверждала, что Грандье являлся в обитель каждую ночь в течение последних четырех месяцев и что он входил и уходил, проникая сквозь стены.

На других одержимых, между прочими на мадам де Сазильи, находили конвульсии, повторявшиеся ежедневно, особенно во время заклинаний. Одни из них ложились на живот и перегибали голову, так что она соединялась с пятками, другие катались по земле в то время, как священники со Св.Дарами в руках гнались за ними; изо рта у них высовывался язык, совсем черный и распухший. Когда галлюцинации присоединялись к судорогам, то одержимые видели смущавшего их демона. У мадам де Бельсьель их было 7, у мадам де Сазильи 8, особенно же часто встречались Асмодей, Астарот, Левиафан, Исаакорум, Уриель, Бегемот, Дагон, Магон и тому подобные. В монастырях злой дух носит названия, присвоенные ему в богословских сочинениях.

В некоторых случаях монахини впадали в каталептическое состояние, в других они переходили в сомнамбулизм и бред или в состояние полного автоматизма.

Они всегда чувствовали в себе присутствие злого духа и, катаясь по земле, произнося бессвязные речи, проклинали Бога, кощунствуя и совершая возмутительные вещи, утверждали, что исполняют его волю».

А вот между прочим сцены, которые разыгрывались в том же монастыре под влиянием заклинаний и которые заимствованы из книги отца Иосифа.

«Однажды начальница пригласила отца отслужить молебен Св. Иосифу и просить его защиты от демонов во время говения. Заклинатель немедленно выразил свое согласие, не сомневаясь в успешности чрезвычайного молитвословия, и обещал заказать мессу с той же целью в других церквах. Вследствие этого демоны пришли в такое бешенство, что в день поклонения волхвов стали терзать игуменью. Лицо ее посинело, а глаза уставились в изображение лика Богородицы. Был уже поздний час, но отец Сюрен решился прибегнуть к усиленным заклинаниям, чтобы заставить демона пасть в страхе перед Тем, Кому поклонялись волхвы.

С этой целью он взял одержимую в часовню, где она произнесла массу богохульств, пытаясь бить присутствующих и во что бы то ни стало оскорбить самого отца, которому наконец удалось тихо подвести ее к алтарю.

Затем он приказал привязать одержимую к скамье и после нескольких воззваний повелел демону Исаакоруму пасть ниц и поклониться Младенцу Иисусу; демон отказался исполнить это требование, изрыгая страшные проклятия. Тогда заклинатель пропел Magnificat и во время пения слов «gloria patri» («Слава Отцу») и т.д. эта нечестивая монахиня, сердце которой было действительно переполнено злым духом, воскликнула: «Да будет проклят Бог Отец, Сын, Святой Дух и все небесное царство!» Демон еще усугубил свои богохульства, направленные против Св.Девы, во время пения «Ave Maria Stella», причем сказал, что не боится ни Бога, ни Св.Девы, и похвалялся, что его не удастся изгнать из тела, в которое он вселился. Его спросили, зачем он вызывает на борьбу всемогущего Бога? «Я делаю это от бешенства, — ответил он, — и с этих пор с товарищами не буду заниматься ничем другим!»

Тогда он возобновил свои богохульства в еще более усиленной форме. Отец Сюрен вновь приказал Исаакоруму поклониться Иисусу и воздать должное как Св. Младенцу, так и пресвятой Деве за богохульственные речи, произнесенные против них... Исаакорум не покорялся. Последовавшее затем пение «Gloria» послужило ему только поводом к новым проклятиям на Святую Деву. Были еще делаемы попытки, чтобы заставить демона Бегемота покаяться и принести повинную Иисусу, а Исаакорума повиниться пред Божьею Матерью, во время которых у игуменьи появились такие сильные конвульсии, что пришлось отвязать ее от скамьи.

Присутствующие ожидали, что демон покорится, но Исаакорум, повергая ее на землю, воскликнул: «Да будет проклята Мария и Плод, который Она носила!»

Заклинатель потребовал, чтобы он немедленно покаялся пред Богородицей в своих богохульствах, извиваясь по земле, как змей, и облизывая пол часовни в трех местах. Но он все отказывался, пока не возобновили пение гимнов. Тогда демон стал извиваться, ползать и крутиться; он приблизился (то есть довел тело г-жи де Бельсьель) к самому выходу из часовни и здесь, высунув громадный черный язык, принялся лизать каменный пол с отвратительными ужимками, воем и ужасными конвульсиями. Он повторил то же самое у алтаря, после чего выпрямился и, оставаясь все еще на коленях, гордо посматривал, как бы показывая вид, что не хочет сойти с места; но заклинатель, держа в руках Св.Дары, приказал ему отвечать. Тогда выражение его лица стало ужасным, голова откинулась совершенно назад и послышался сильный голос, произнесенный как бы из глубины груди: «Царица Неба и Земли, прости!»

Нетрудно представить себе, что подобные заклинания не только не действовали успокоительно на окружающих лиц, но еще способствовали большему развитию бешенства у несчастных монахинь. В заключение следует заметить, что Луденская эпидемия урсулинок кончилась трагически, так как несчастный аббат Грандье, обвиненный в чародействе, был подвергнут ужасным пыткам и истязаниям и был в конце концов сожжен на костре.

Описание пыток и казни Грандье производит потрясающее впечатление, и я, щадя нервы читателей, опускаю их здесь, — тем более что это печальное событие не относится прямо к интересующему нас предмету.

Но как ни тяжела была казнь Грандье, сожженного живым на костре с раздробленными ранее голенями, она не успокоила беснующихся урсулинок, пока не было приступлено к их изолированию. «После того демоны стали еще преследовать молодых девушек в городе Лудене. Назывались эти демоны: Уголь нечисти, Адский Лев, Ферон и Магон. Эпидемия распространилась даже на окрестности.

Девушки в Авиньоне почти все подпали страшному недугу и обвиняли при этом двух священников в чародействе: к счастью коадьютор Поатьевского епископа благоразумно повел дело и разъединил бесноватых.

Но еще замечательнее тот факт, что Авиньон, искони считавшийся страною пап, переполнился около этого времени одержимыми…

Луденская эпидемия заразила умы и охватила собой большое пространство. Страшная Луденская трагедия еще не изгладилась в памяти ее современников; истина относительно мученичества несчастного Грандье едва только успела выясниться, когда разнесся слух, что демоны овладели обителью св. Елизаветы в Лувье.

Здесь также усердие духовника послужило если не причиной, то по крайней мере точкой отправления для распространения недуга. Лувьевскими монахинями овладело желание посоперничать в деле набожности со своим духовным пастырем. Они стали поститься по неделям, проводили в молитве целые ночи, всячески бичевали себя и катались полунагие по снегу.

В конце 1642 г. священник Пикар (духовник) внезапно скончался. Монахини, уже и без того близкие к помешательству, тогда окончательно помутились. Их духовный отец стал являться им по ночам, они видели его бродящим в виде привидения, а с ними самими стали делаться конвульсивные припадки, совершенно аналогичные с припадками луденских монахинь: у несчастных являлось страшное отвращение ко всему, что до тех пор наполняло их жизнь и пользовалось их любовью. Вид Св.Даров усиливал их бешенство; они доходят до того, что даже плюют на них. Затем монахини катаются по церковному полу и, издавая при этом страшный рев, подпрыгивают, как будто под влиянием пружин.

Современный богослов Лабретан, имевший случай видеть Лувьевских монахинь, дает нам следующее описание их беснований. «Эти 15 девушек обнаруживают во время причастия страшное отвращение к Св.Дарам, строят им гримасы, показывают язык, плюют на них и богохульствуют с видом самого ужасного нечестия. Они кощунствуют и отрекаются от Бога более 100 раз в день с поразительною смелостью и бесстыдством.

По несколько раз в день ими овладевали сильные припадки бешенства и злобы, во время которых они называют себя демонами, никого не оскорбляя при этом и не делая вреда священникам, когда те во время самых сильных приступов кладут им в рот палец.

Во время припадков они описывают своим телом разные конвульсивные движения и перегибаются назад в виде дуги без помощи рук, так что их тело покоится более на темени, чем на ногах, а вся остальная часть находится на воздухе; они долго остаются в этом положении и часто вновь принимают его. После подобных усиленных кривляний, продолжавшихся непрерывно иногда в течение 4-х часов, монахини чувствовали себя вполне хорошо, даже во время самых жарких дней; несмотря на припадки, они были здоровы, свежи и пульс их бился так же нормально, как если бы с ними ничего не происходило. Между тем есть и такие, которые падают в обморок во время заклинаний, как будто произвольно: обморок начинается с ними в то время, когда их лицо наиболее взволнованно, а пульс становится значительно повышенным. Во время обморока, продолжающегося полчаса и более, у них не заметно ни малейшего признака дыхания.

Затем они чудесным образом возвращаются к жизни, причем у них сначала приходят в движение большие пальцы ноги, потом ступни и самые ноги, а за ними живот; грудь, шея; во все это время лицо бесноватых остается совершенно неподвижным; наконец оно начинает искажаться и вновь появляются страшные корчи и конвульсии.

Это описание не оставляет сомнения в том, что дело идет в данном случае о нервных проявлениях большой истерии, хорошо изученной за последнее время, особенно со времени классических трудов Charcot и его учеников. Здесь мы. заметим лишь, что бесноватость или одержимость до сих пор далеко не исчезла в простом народе.

По крайней мере и до сих пор среди стекающихся богомольцев к святым местам из глухих углов провинции можно встретить тех же самых беснующихся или одержимых, которые наблюдались и в средние века, но болезнь эта ныне много реже распространяется эпидемически, как то было в средние века.

Следует заметить, что одержимость в своих проявлениях изменяется в зависимости от воззрения народов. Так, например, в Японии вследствие существующего поверья, по которому лисица является животным, тесно связанным с понятием о дьяволе, довольно распространена болезнь, которая может быть названа «одержимостью лисицами».

Здесь заслуживает упоминания, что кроме бесоодержимости еще и поныне встречается в простом народе, по крайней мере у русских, «одержимость гадами», которую я описал как особый вид психоза в 1900 году.

В этом случае больные, обыкновенно также истерики и истерички, признают, что в их желудке живут змеи или жабы, которые терзают их и терзают. Змея, по убеждению больных, заползает к ним в желудок через рот обыкновенно во время сна; жаба же или лягушки развиваются в желудке из случайно проглоченной икры. В новейшее время в нашей клинике были сделаны и дальнейшие наблюдения над «одержимостью гадами». Здесь следует однако заметить, что эта форма одержимости наблюдалась до сих пор лишь отдельными случаями, хотя возможны и здесь случаи одновременного заболевания нескольких лиц.

!!!

Эпидемии кликушества и порчи

Наше современное кликушество в русском народе не есть ли тоже отражение средневековых демонопатических болезненных форм? В этом отношении авторы, изучавшие проявления кликушества, не без основания сравнивают или даже отождествляют это состояние с демономанией средних веков или бесоодержимостью.

По словам д-ра Краинсного, имевшего возможность исследовать эпидемии кликушества на местах их развития, «кликушество, начиная с XVI века по настоящее время, составляет явление русской народной жизни, игравшее и играющее в ней далеко не последнюю роль. Несмотря на значительный прогресс, имевший место за последние десятилетия в культуре русского народа; кликушество и в настоящее время проявляется в той форме, как оно нам известно по литературным источникам XVI и XVII века».

«Распространено кликушество по всей России, преимущественно на Севере и в Великороссии. Особенно много кликуш в Московской, Смоленской, Тульской, Новгородской и Вологодской губерниях, хотя и все вообще соседние с Московской губернии отдают кликушеству изрядную дань. К югу много кликуш находим в Курской губернии; но далее в Харьковской и южных губерниях кликуши становятся очень редкими и постепенно исчезают. На западе есть центр, куда стекается много пришлых со всей России кликуш, это — Киево-Печерская лавра. Но в юго-западном и северо-западном крае, несмотря на существующие там понятия о колдовстве, кликушество в чистой форме не встречается. Зато по всему северу России и далее на восток по всей Сибири кликушество широко распространено, составляя обыденное явление народной жизни. На севере распространена особая форма кликушества в виде томительной икоты. Инересно, что в несколько измененной форме оно встречается у лопарей, а на востоке у киргизов».

Само по себе кликушество есть не что иное, как разновидность истерической одержимости, принимающая своеобразную форму, благодаря воззрениям простого народа, допускающим возможность «порчи людей» различными способами со стороны мнимых колдунов и ведьм, что и приводит к развитию приступов истерии разнообразными судорогами и кривляниями и с выкликаниями имен лиц, по мнению больных их испортивших, особенно во время наиболее торжественных молитвословий в церквах.

Наиболее частая и типическая форма кликушного припадка состоит в том, что кликуша начинает «кричать на голоса» — симптом, от которого болезнь и получила свое название. Иногда кликуша произносит «бессмысленные звуки с различными переливами и интонацией... Крик этот напоминает всхлипывание, голоса животных, собачий лай или кукуканье, очень часто он прерывается громким иканием или рвотными звуками... В других случаях кликуша сразу начинает выкрикивать определенные слова... Содержание выкрикиваемых слов весьма различно. Чаще всего она кричит: «Ой, лихо мне, ой тяжко, страда-а-аю» и т.д. Иногда же сразу начинает выкрикивать, что в нее насадили чертей, что ее испортили». При этом кликуша обыкновенно выкрикивает и имя того лица, которое будто бы ее испортило.

Надо впрочем заметить, что припадок редко ограничивается одним криком. Обыкновенно кликуша падает на землю и при продолжающемся выкликивании начинает биться, производя самые разнообразные движения... Кликуша катается по полу, беспорядочно мечется, бьет руками и ногами об пол, извивается… Движения эти то усиливаются, то стихают. Продолжительность припадка от 10 минут до 2-3 часов.

В случаях, бывших под моим наблюдением, кроме описанных явлений, я должен отметить еще особенное кривляние лица во время кликушного припадка. Действительно, наблюдая кликушу во время припадка, можно поражаться иногда теми отвратительными гримасами, которые она проделывает. Заслуживает далее внимания то обстоятельство, что кликуши, по крайней мере в моих случаях, обнаруживали амнезию всего припадочного состояния, если конечно оно достигает своего полного развития. Что касается условий развития кликушества в народе, то и здесь влияние внушенных ранее, привитых идей на проявление болезненных состояний неоспоримо.

Известно, что такого рода больные во время церковной службы при известных возглашениях подвергаются жесточайшим истерическим припадкам. И здесь повторяется то же, что было и в средние века. Несчастные больные заявляют открыто и всегласно о своей бесоодержимости; во время же припадков говорят как бы от имени сидящего в них беса.

Эпидемия кликушества в России прививалась издавна то в той, то в другой местности.

«В хуторе Букреевском Екатеринославской губернии весною 1861 года на людях появилась болезнь, от которой заболевающие падают без чувств на землю и одни из них хохочут, другие плачут, некоторые лают по-собачьи и кукукают по-птичьи и в припадке болезни рассказывают, как они попорчены и кто еще через несколько суток будет поражен такою болезнью, причем некоторые из предсказаний скоро сбывались. Пораженных такой болезнью 7 душ».

Одна из таких эпидемий кликушества, развившаяся в 1879г. в деревне Врачево Тихвинского уезда Новгородской губернии, кончилась даже сожжением подозреваемой в «порче людей» крестьянки Игнатьевой. «Убеждение, что Игнатьева колдунья находило себе поддержку в нескольких случаях нервных болезней, которым подвергались крестьянки той местности, где поселилась Игнатьева. Около Крещения 1879 г. Игнатьева приходила в дом к крестьянину Кузьмину и просила творогу, но в этом ей отказали; вскоре после того заболела его дочь, которая в припадке выкликала, что попорчена Игнатьевою. Такою же болезнью была больна крестьянка деревни Передниково Марья Иванова. Наконец, в конце января 1879 г. в деревне Врачево заболела дочь крестьянки Екатерина Иванова Зайцева, у которой ранее того умерла от подобной же болезни родная сестра, выкликавшая перед смертью, что попорчена Игнатьевой». Так как Иванова выкликала, что попорчена Игнатьевою, то ее муж, отставной рядовой Зайцев, подал жалобу уряднику, который и приезжал во Врачево для производства дознания за несколько дней до сожжения Игнатьевой. «Крестьянин Никифоров просил крестьян защитить его жену от Игнатьевой, которая будто бы собирается ее испортить, как об этом выкликала больная Екатерина Иванова. Игнатьеву заперли в хате, заколотили окна и сожгли. 3-х участников приговорили к церковному покаянию, остальные признаны невиновными».

Между прочим, одна из недавних эпидемий кликушества развилась с чрезвычайной быстротой во время свадебного пиршества в с. Б. Петровском Подольского уезда Московской губернии. Начавшись с невесты, болезнь перешла затем к жениху и охватила 15 лиц, участвовавших в пире.

Другая эпидемия, развившаяся несколько лет спустя также во время свадебных пиршеств и также в Подольском уезде Московской губернии, ограничилась четырьмя лицами.

Русская литература обладает вообще многочисленными описаниями эпидемий кликушества, но из них лишь немногие были предметом медицинского наблюдения.

Из медицинских сочинений, которые останавливаются на кликушестве, мы упомянем здесь о работах И. Д. Любимова, Клементовского, Штейнберга, Яковенко, Краинского, Никитина и Попова.

Все лица, которые пожелали бы в исторической последовательности проследить у нас развитие эпидемий этого рода, найдут материал в книге Н.Краинского «Порча, кликуши и бесноватые» (Новгород, 1900), которому пришлось исследовать по поручению Медицинского Департамента одну из эпидемий такого рода, развившуюся несколько лет тому назад в Смоленской губернии. Тот же автор несколько времени спустя мог наблюдать другую эпидемию кликушества в д. Большой Двор Тихвинского уезда Новгородской губернии. Нет сомнения, что эти эпидемии всегда и везде развивались под влиянием поддерживаемого в народе верования о возможности порчи и бесоодержимости, в чем немалую роль сыграло наше духовенство. Для пояснения того, какую роль играет внушение и самовнушение при развитии эпидемий порчи и кликушества, я приведу здесь из того, что мною раньше сказано по этому поводу, нижеследующие строки: Не подлежит сомнению, что психическая сторона так называемой порчи и кликушества, как и бесноватости, черпает свои особенности в своеобразных суевериях и религиозных верованиях народа. В простом народе лежит глубокое верование о возможности болезненных проявлений под влиянием овладевания человеком со стороны нечистой силы. Как вследствие веры в Бога является убеждение о возможности происхождения болезней, вследствие божьего гнева и наказания, так и вследствие веры в нечистую силу могут происходить болезненные явления. При этом не только сам дьявол может воздействовать на человека (отсюда так называемое «дьявольское наваждение»), но он может пользоваться для этой цели предавшимися ему людьми, известными под названием колдунов и ведьм.

Причинение вреда здоровью другим теми или другими способами и составляет, по признанию народа, так называемую «порчу», нередко выражающуюся в форме кликушества. Этим воззрением объясняется не только характер бредовых идей о порче, о вселении нечистой силы во внутрь тела, но и все другие характерные явления в поведении кликуш, порченых и бесноватых, так например, их своеобразная боязнь всего, что верою народа признается святым, наступление припадков в церкви при пении «херувимской», при известных молитвословиях во время служения молебнов и при отчитывании, их выкликания и непереносливость того лица, которое они обвиняют в порче и в причинении им бесоодержимости, часто наблюдаемая наклонность к произношению бранных и неприличных слов, поразительное богохульствование и святотатственное поведение против икон, склонность некоторых из кликуш к прорицанию и т.п. Сюда принадлежит и боязнь табака, наблюдаемая у некоторых кликуш, как заимствование от сектантов. Известно, что курение табака, по взгляду многих сектантов, которых народ вообще именует «еретиками», есть дело рук антихриста, а потому они не только не употребляют табака, но и не допускают его в свои избы. Поэтому боязнь табака у кликуш выражает как бы принадлежность их к ереси, что в глазах простого народа почти равносильно богоотступничеству.

Своеобразным толкованием происхождения кликушества объясняется и взгляд народа, что кликуша не может быть вылечена врачебным вмешательством, «порча» может быть снята тем же колдуном или ведьмой или каким-либо другим более сильным Колдуном, или же наконец путем чудесного исцеления при проявлении Божественной благодати.

Что касается до самой натуры кликушества, то в настоящее время еще нет полного согласия между авторами, писавшими о кликушестве. Клементовский, Штейнберг и Никитин признают его за проявление истерии, другие же, как например Краинойог, рассматривают его как своеобразное болезненное состояние, развивающееся на почве сомнамбулизма (в смысле Шарко). На основании своих наблюдений, сделанных над кликушами, исследованными в клинике, я прихожу к выводу, что кликушество представляет собою своеобразный истерический психоз, в котором бред находится в тесной связи с истерическими судорогами и сомнамбулическими приступами истерического же характера.

Ввиду всего вышесказанного нельзя не согласиться с тем, что кликушество, являясь своеобразным истерическим психозом, в значительной мере обязано своим происхождением бытовой стороне жизни русского народа. Очевидно, что своеобразные суеверия и религиозные верования народа дают психическую окраску того болезненного состояния, которое известно под названием порчи, кликушества и бесноватости.

Глубоко интересен вопрос о развитии кликушества и бесоодержимости в нашем народе. В этом отношении играет, по-видимому, огромную роль невольное самовнушение и внушение, испытываемое отдельными лицами при различных условях.

Но кроме привившейся тем или иным путем идеи о порче в развитии кликушества большую роль играет и элемент подражания или заразы. Кликушами делаются только те истерические женщины, которые вместе с идеей о порче видели и осязательные примеры действия порчи в своем прошлом. Описание бесноватости в священных книгах, рассказы о порче и бесоодержимости и вера в колдунов и ведьм, передаваемые из уст в уста в простом народе, особенно же поражающие картины кликушества и бесоодержимости, которые приходится видеть русской крестьянке в церкви, — картины, которые надолго запечатлеваются в душе всякого, кто имел случай наблюдать неистовство кликуш и бесноватых, особенно же их неслыханные богохуления и осквернение святынь, действующих на расположенных лиц наподобие сильного и неотразимого внушения. Еще более поражающим образом должны действовать тягостные картины беснования кликуш во время публичных отчитываний, которые даже и при счастливом исходе в смысле исцеления от кликушества еще более укрепляют в простом народе веру в бесоодержимость. В этом отношении глубоко знаменательно замечание автора, что большую, если не первенствующую, роль в развитии кликушества в России играют монастыри, особенно московские и окрестных губерний.

Будучи сам свидетелем такого рода отчитываний порченых и бесноватых в отдаленных монастырях европейской России, я вполне разделяю взгляд автора о значении монастырей как распространителей порчи и бесоодержимости в населении.

«Уже в течение нескольких веков сюда (то есть к московским монастырям), говорит д-р Краинский, стекаются на богомолье кликуши со всех сторон России с надеждою получить исцеление. Здесь их отчитывали специальными молитвами монахи, здесь им давались травы и священное масло, а в некоторых монастырях, как, например, в Москве в Симоновском монастыре, для бесноватых и теперь служится обедня и отец Марк отчитывает их специально в течение шести недель. По монастырям во время службы, на крестных ходах и богомольях у чудотворных икон можно видеть массу кликуш, впадающих в состояние припадков. Эти припадки сильно поражают производимым ими впечатлением воображение окружающих, и бурная картина виденного припадка хорошо запечатлевается в памяти простодушной поселянки, пришедшей на поклонение святыне из глухой русской деревни. Здесь большинство русских кликуш воспринимает и бессознательно обучается тем проявлениям болезни, которые они позже, когда становятся сами кликушами, воспроизводят благодаря болезненному подражанию». Немало кликуш стало собираться в последнее время и в Сарове, особенно со времени открытия в нем мощей св. Серафима, как мы в том можем убедиться из работы д-ра Никитина, врача нашей клиники, на месте изучавшего кликуш, бывших в Сарове.

При существовании религиозного внушения о возможности порчи и бесоодержимости, очевидно, достаточно для предрасположенной личности уже самого незначительного повода, чтобы развилась болезнь. Если такая личность случайно взяла из рук подозреваемого в колдовстве лица какую-либо вещь или поела его хлеба, выпила воды или квасу из его рук, или даже просто встретилась с ним на дороге, — всего этого уже достаточно, чтобы; болезнь развилась в полной степени. Иногда даже простое воспоминание о тех или других отношениях к мнимому колдуну или ведьме действует наподобие самовнушения о происшедшей уже порче и с этого момента впервые развиваются стереотипные болезненные проявления, которые затем, повторяясь при соответствующих случаях, укрепляются все более и более.

Само собою разумеется, что рассматриваемые состояния при благоприятных условиях легко могут принимать эпидемическое распространение, которое вообще случается нередко при появлении кликуши в том или другом месте; поводов для развития эпидемий в таких случаях может быть множество.

Одна кликуша, как было, например, в селе Ащепкове, во время церковной службы заявляет, что кликать будут вскоре и другие, и уже этого заявления достаточно, чтобы расположенные женщины при общей поддержке убеждения, что в среде их завелся колдун или ведьма, подверглись затем кликушным припадкам. В других случаях достаточно нечаянно пророненного слова или дурного пожелания кому-либо в ссоре, которое, действуя подобно внушению, вызывает затем действительное болезненное расстройство, вселяющее в заболевшем лице ив окружающих его убеждение, что появившееся болезненное расстройство дело рук ведьмы или колдуна, и уже почва для развития эпидемии кликушества и порчи в населении готова.

Так или приблизительно так дело происходит во всех вообще местах, где развиваются подобные же эпидемии.

В этом отношении особенно интересна та поразительная внушаемость, которая, по наблюдениям автора, появляется у кликуш, и то обстоятельство, что у многих из них наблюдаются довольно глубокие степени гипноза, напоминающие, по крайней мере отчасти, те истерические формы гипноза, которые демонстрировал покойный профессор Charcot в Парижском Салпетриере.

Только что указанный факт, без сомнения, достоин большого внимания и притом не только с точки зрения происхождения болезненного состояния, о котором идет речь, но и с точки зрения лечебного значения гипнотического внушения при порче и кликушестве.

Сам народ инстинктивно ищет исцеления от своего недуга, приобретенного, как было выяснено, путем внушения, не столько в лекарственной медицине, сколько в молитвословиях и в отчитывании в монастырях и в других религиозных обрядах и церемониях или же идет к знахарям и так называемым колдунам, где также лечатся наговорами. Очевидно, что внушение, систематически проведенное при условии разобщения кликуш друг от друга и обособления их от здоровых или освободившихся от припадков, с целью устранения от взаимовнушения и влияния одних на других, является одним из важнейших лечебных мероприятий, к которым отныне следует прибегать в каждом случае эпидемии кликушества, порчи и бесноватости.

Само собою разумеется, что порча касается не одних женщин, но и мужчин, и такие лица, получившие порчу по влиянию какого-либо дурного человека, и до сих пор слывут в темной массе русского народа под названием «порченых» и «бесноватых».

Во время отчитываний, которые производятся над такого рода больными еще и теперь в монастырях нашей глухой провинции, можно видеть те ужасные корчи, которым подвергаются такого рода бесноватые при производстве над ними заклинаний, при чем дьявол, вошедший в человека, может быть вызван на ответы и не скрывать своего имени, горделиво называя себя во всеуслышание «Легион» или «Вельзевул» или какими-либо другими библейскими именами.

Все эти сцены, которых очевидцем мне приходилось бывать неоднократно, без сомнения являются результатом внушенных идей, заимствованных из библии и народных верований. Вряд ли можно сомневаться в том, что если бы наши кликуши, которых встречается немало в наших деревнях, жили в средние века, то они неминуемо подверглись бы сожжению на костре.

Впрочем, кликушество в народе, хотя еще и по сие Время заявляет о себе отдельными вспышками эпидемий в тех или других местах нашей провинции, но во всяком случае в настоящее время оно уже не приводит к развитию тех грозных
эпидемий, какими отличались средние века, когда воззрения на могучую власть дьявола и бесоодержимость были господствующими не только среди простого народа, но и среди интеллигентных классов общества и даже среди самих судей, которые были призваны для выполнения над колдунами и колдуньями правосудия и удовлетворения общественной совести.

В заключение следует упомянуть, что к порядку родственных с одержимостью явлений принадлежит и шаманство зауральских инородцев: вместе с тем и киргизские бакши (Baksy) не без основания приравниваются к шаманам.

Подробное рассмотрение этого предмета однако завело бы нас слишком далеко; поэтому мы здесь ограничимся лишь указанием, что в развитии тех своеобразных явлений, которые можно наблюдать у шаманов и бакшей, играет также большую роль как внушение, так и самовнушение.

Источник:
В.М.Бехтерев «Внушение и его роль в общественной жизни»