Внизу в вестибюле хорошо был слышен голос Габриэля. Он окликнул меня и жестом пригласил к себе в кабинет.

- Вам придется оказать неотложную врачебную помощь, - сказал он мне поспешно.
- Где… и кому? – спросил я.
- Прямо здесь, мы привезли вам пациента – однако поспешите. Соберите все необходимое.

Я уже знал, что в соседней комнате был чемоданчик с полным набором медицинских инструментов. Я вышел за ним, а Габриэль последовал за мной, поторапливая меня. Я прихватил чемоданчик, и он велел мне сопровождать его. Мы поднялись на первый этаж и зашли в одну из комнат. С порога я увидел лежащего в постели человека - на вид ему было лет тридцать пять. Черты лица его были правильные, но он был очень бледен. Его широко раскрытые глаза казались потухшими, почти остекленевшими. Меня откровенно встревожил его внешний вид.
- Вы сказали, что он ранен, - спросил я Габриэля. – Что это – пуля?.. ножевое ранение?
- Нет-нет, - и я почувствовал некоторое его смущение. – Просто сильная потеря крови, - но вы лучше сами посмотрите.
Быстрым движением руки он обнажил тело пациента, сорвав прикрывавшее его белье. Сразу же мне представилось странное зрелище, хотя и не имевшее прямого отношения к медицине. На том человеке была одета женская сорочка – надо сказать, весьма элегантная, из тех, что мне встречались в парижских витринах. На одной его ноге был одет шелковый чулок, однако вторая нога была обнаженной и, как мне показалась, запачкана кровью в самом низу. Я наклонил голову, чтобы взглянуть поближе, и понял, что его ногти были покрыты ярко красным лаком. Я с удивлением посмотрел на Габриэля. Он иронично усмехнулся и сильным движением перевернул тело лицом вниз. Его ягодицы были сплошь покрыты комками окровавленной ваты и бинтов, закрепленными лейкопластырем.

Воздержусь от описания лечения. Скажу лишь, что поврежден был сфинктер ануса, что вызвало у пациента большую потерю крови. Надо было поскорее остановить кровотечение, и поэтому  у меня не было возможности проверить наличие внутренних повреждений – вполне вероятных, принимая во внимание характер «происшествия», описанный мне Габриэлем всего одним очень выразительным словом.
Мы оставили несчастного под действием анестезии и вышли.

- Об этом ни слова, - предупредил меня Габриэль.
- Разумеется, - подтвердил я.

Мы снова спустились вниз по лестнице. По прибытии в холл, я сделал было движение, чтобы удалиться, но Габриэль остановил меня и пригласил в небольшой боковой кабинет. Мы оба присели.

- Предполагаю, что вы немало удивлены увиденным и ждете от меня объяснений?
Я ничего не ответил, но жестом показал свою заинтересованность.

- Прежде всего, это долг службы. Как вы понимаете, - подчеркнул он мне, - по собственному желанию такой грязью не занимаются.

- Я так и думал, - согласился я. – Должно быть, это кто-то из высокого начальства подвержен таким сексуальным  аберрациям?

- Нет, это иностранец, весьма уважаемый, из семьи с большими связями.

- В таком случае, я не понимаю, почему его не направили в обычную клинику. Для чего эти осложнения для вас и для меня?

- Я же предупредил вас, что речь идет о служебном долге… Знайте, доктор, - и на лице его изобразилась улыбка, - что на войне, на нашей войне, мы используем в наших интересах добродетели и этику наших противников… В вашем случае, доктор, это отцовская любовь. Эти ваши буржуазные предрассудки мы обращаем в эффективное оружие. Однако буржуазия имеет не только добродетели, но и пороки, даже очень грязные пороки, которые делают ее уязвимой для атак со всех флангов… и в том числе, как в этом конкретном случае – с тыла…

Он глубоко затянулся сигаретой, выпустив целое облако дыма, скрывшее его улыбку, и продолжил:

- Это отнюдь не советское изобретение. Такой великий сыщик, как (не могу припомнить немецкое имя, которое он произнес), из-за кулис руководивший напыщенным и тщеславным Бисмарком, впервые систематизировал использование порока в качестве политического оружия. Среди представителей аристократических родов и лиц высокопоставленных редко встречаются люди без серьезных дефектов и пороков. Наша задача в том, чтобы вскрыть их, проверить, добыть вещественные доказательства, а затем - использовать против них. Там, где оказываются бессильны угрозы смерти, всегда достигает цели искусный шантаж. История и опыт свидетельствуют об этом. Наш военный закон требует от нас применения оружия морального убийства, если с его помощью удается превратить в нашего послушного раба человека равнодушного или даже противника.

- Но это чистый сатанизм!.. – невольно вырвалось у меня.

- Это война!.. Это просто война, доктор. Кроме того, не мы единственные этим оружием пользуемся. В странах буржуазной морали к нему охотно прибегают уважаемые гуманитарные организации, на словах движимые самыми возвышенными целями… Если бы вы только знали!..

Меня одолевало любопытство, и я захотел воспользоваться тем обстоятельством, что Габриэль был явно расположен к беседе.

- Должно быть очень непросто, - заметил я, - добыть вещественные доказательства в делах столь деликатных.

- Вовсе нет, - ответил он, - все дело в наличии должной организации. Здесь, в С.С.С.Р., это удается с большой легкостью. Компетентные органы держат у себя на службе определенное число профессионалов порока…  Надеюсь, вы меня понимаете?.. Сотни раз уже проверено, что профессионалы с такими извращенными наклонностями способны к опознанию гомосексуалистов с той же неизменной точностью, как вор узнает своего собрата из тысячной толпы. После идентификации, остается лишь предоставить ему соответствующую возможность, создав иллюзию полной безопасности и безнаказанности.

- Но… каким же образом? – в изумлении спросил я.

- Чистая техника. Ничего не подозревающих клиентов заманивают в нужное место, со всех углов напичканное фото- и видеокамерами... и вот уже в наших руках необходимый компромат. Сцены прощания с такими почетными гостями (и насколько почетными!) или иностранными дипломатами бывают довольно забавными. Им демонстрируют фотографии или даже приглашают на приватный просмотр кинофильма… После этого они возвращаются в свою страну. В зависимости от конкретного случая, им приходится помалкивать об увиденном, а нередко и нахваливать нас. Если речь идет о политиках, приходится оказывать нам всевозможные услуги. Если это военный или дипломат, то он вынужден совершить измену.

Иногда, хотя довольно редко, на Западе разоблачают наших агентов – банкиров, принцев крови, аристократов, известных политиков, мыслителей, литераторов, священников, дипломатов или любых других лиц аналогичного ранга, позиции и образования, завербованных нами. Все поражены, никто не может понять мотивов их предательства. Начинают искать, не было ли подкупа, но нет – выясняется, что деньги никакой роли в таком деле не играют.

И тогда уже никто не в состоянии объяснить, почему люди, которые по своему положению, образованию и социальному рангу должны были бы быть смертельными врагами коммунизма, оказываются на его службе. Никому даже не приходит в голову поискать причину в их слабостях и пороках. Если бы догадались это сделать, то обнаружили бы поводок, которым они навсегда привязаны к нам значительно крепче и устойчивее, нежели под дулом приставленного к затылку пистолета.

Если бы знали, каким мы пользуемся оружием, то никто бы уже не удивлялся стольким неожиданным предательствам, что совершаются в нашу пользу. Никто бы не был изумлен тем, что столько уважаемых и выдающихся личностей стали нашими попутчиками и товарищами…
Когда они оказываются в наших руках, мы не заставляем их выступать с открытыми политическими декларациями и религиозными отречениями, вовсе нет. Они должны продолжать свою жизнь, как ни в чем не бывало, как будто ничего не изменилось. Поставленная перед ними задача – действовать в их собственной среде, ничуть не меняя прошлой своей идентичности. И в то же время – саботировать, смягчать и изменять позицию тех социальных слоев, которые оказывают нам наибольшее сопротивление.

Казалось бы, необъяснимый факт – и необъясненный до сих пор – почему в иерархиях немецкой армии и в самой нацистской партии всегда находилось столько высокопоставленных лиц, нам симпатизирующих. Выгода от этого в прошлом нами была получена несомненная, а сколько еще впереди... 

Сотрудничество Рейхсвера с Красной Армией с первых же лет ее существования, должно было бы изумить весь мир, если бы эти слабоумные были способны на изумление.  Отчасти тут сыграли свою роль отчаяние и озлобленность на несправедливые условия Версальского договора, а также тот хаос, который давно уже царит в душе каждого немца. Да, эти факторы надо учитывать, однако ими по своему усмотрению играли те люди - если, конечно, их можно назвать людьми - чью дегенерацию мы сумели поставить себе на службу.
Это вполне реальный факт, и его можно проиллюстрировать хотя бы на таком примере. Во время войны 1914 года было раскрыто предательство шефа австрийской военной разведки – полковника безупречной репутации, который шпионил в пользу царского правительства. Причиной оказалась его гомосексуальность. Это известный факт, фигурирующий во всех историях шпионажа.

- Тем не менее, - возразил я, - коллаборационизм прусских юнкеров с Красной Армией начался с первых же лет Советской республики. Не будете же вы утверждать, что уже в те годы партия обладала столь совершенной организацией?

- Да, вы правы, тогда еще ее не было. Однако вам не следует также забывать о том, что у нас было немало союзников – особенно, в те первые годы, когда Троцкий со всем его еврейским и масонским кланом надеялся стать наследником Ленина. Они в течение многих лет работали в Германии, и через них мы получили обильную информацию. Более того, многие из этих конспираторов еще дореволюционных лет перешли на службу Советского государства. Когда мы выдворили из страны Троцкого, естественно, они остались на нашей службе. Мне кое-что обо всей этой истории известно, недаром я получил в Германии мое первое боевое крещение.

- А что же мой пациент?..

- Этот уже наш, взгляните… - и с этими словами он извлек из лежавшей на диване папки несколько фотографий крупного размера и с видом победителя выложил их передо мной.

Я их внимательно рассмотрел. На фото были изображены сцены самого грубого реализма. Камерой управляли столь профессионально, что на снимках, запечатлевших все фазы позорного акта, легко можно было опознать физиономию нашего гостя. Мне даже подумалось, что эти неприличные фотографии были столь отвратительны и показывали людей, на них заснятых, в позах столь чудовищной нелепости, что их вполне можно было использовать в качестве лекарства от противоестественного порока, заставив пару раз в день эти снимки рассматривать. Разумеется, лишь в том случае, если у них еще оставалась хоть чуточка совести и психического здоровья.
Габриэль поднялся и собрал фотографии, намереваясь выйти. Я спросил у него об инструкциях в отношении моего пациента.

- Пока займитесь его лечением. Когда сочтете, что настал подходящий момент, дайте мне знать. Сможете быстро поднять его на ноги?

- Думаю, да, - машинально ответил я.

- Ну, так лечите. Персона эта весьма важная, и им стоит заняться.

На этом он со мной распрощался. Я снова был им изумлен, буквально ошеломлен. Больше того, я поражался себе самому, той легкости и непринужденности, с какой Габриэлю всякий раз удавалось заручиться моей помощью и поддержкой...