888Comment_Blog888
Мирзакарим Санакулович Норбеков
=========================
Практика 9. О причинах недомоганий

«Размечтался во сне»
Вспомнился мне один разговор с Наставником, бывший в мой первый приезд к нему. У меня тогда был серьезный гастрит. Я снова морщился от боли в желудке после еды.

– Что-то болит и колет – давай-ка я научу тебя, как самому проникать внутрь себя и, может быть, исцеляться.
Ведь болезнь начинается с того, что нарушается естественное движение энергии в телах, которые управляют биологическим телом. Ну, например, я ухаживаю за тяжелобольным родственником. Каждый раз подходя к его постели, испытываю чувство сострадания, то есть страдаю его проблемой, будто она моя, и естественно создаю постоянно образ недуга в своем теле мыслей, нарушая таким образом здоровое течение своей ментальной материи. Затем усиливаю его эмоциями: жалостью, страхом, обидой – это уже схождение силы или материализация. Затем наполняю чувства ощущениями боли, дискомфорта, раздражения, зуда и все такое. Это уже уровень энергетического тела, а дальше что?

Я четко представил себе, сколько раз я был в подобной ситуации, и сразу понял смысл, по сути технологию заболевания.
– Постойте-ка, Учитель, что же получается: мы снова и снова идем по пути осаждения идеи, то есть воплощаем ее.
– Ну, и что же в результате?
– Как и любой образ, проходящий по пути от высших тел к низшим, он материализуется или, по другому говоря, воплощается в нашем биологическом теле.
– То есть?
– Мы начинаем болеть той же болезнью, что и этот наш родственник.
– Да.
– Вот уж с этим механизмом заболевания я сталкивался несколько раз в жизни. Много, много раз заболевали студенты медики, изучая разные патологии на третьем курсе мединститута. Раньше я считал это явление слабостью. А сейчас понимаю, что именно эти студенты обладали самым сильно развитым чувством сострадания и образным мышлением. Просто нас не научили защищать свои тонкие тела от потери силы.

Наставник продолжал:
– А теперь давай представим себе, как развивался мозг человека в утробе матери. И как меняется внешность зародыша в первые недели жизни. Тут тебе первое слово как медику. Что молчишь – забыл слово «эмбрион»?
Я действительно молчал, пораженный догадкой.
Я и не подумал о простой вещи. Человеческий зародыш проходит несколько стадий развития, когда он имеет мозг и нервную систему такого червячка, затем рыбы и даже имеет жабры, хвост и так далее, потом какое-то существо типа мышки и в конце концов становится человеческим зародышем. Это происходит после четвертой недели. И причем человечек этот полностью сформирован и является человеком размером со сливу, прижимающим к животу ручки и ножки, на которых существуют уже даже отпечатки пальцев. После этого зародыш просто увеличивается в размере.

Тут Учитель подтолкнул мое сознание вопросом.
– От чего же зависит вид зародыша, как ты говоришь, от червяка до человека?
– Да от вида мозга. Сначала у него, то есть у червячка, развит только прямой ствол спинного мозга, который просто занимается такими реакциями, как напряжение – расслабление, приводит в движение мышцы и управляет органами…
– Потом что?
– Потом нарастает поверх спинного мозга слой, занимающийся более сложными функциями – оценкой окружающей среды и более сложными реакциями, теперь у нас червячок с головой.
Потом вообще появляются органы чувств, такие как органы зрения, слуха, вкуса, для их обслуживания развиваются части головного мозга. У нас готовая рыбка. Но вот головной мозг, все более увеличиваясь, приводит к образованию существ со сложным поведением и регуляцией внутренних процессов, таких как млекопитающие, в это время наш зародыш становится похожим на щенка или котенка.
Только после такого строительного цикла создается человек, мозг которого является не только суммой всех предшествующих стадий эволюции, но еще более развитым образованием с так называемыми большими полушариями или неокортексом – новым мозгом.

– Так что же в результате? Подумай только, что каждый отдел мозга имеет свое клеточное строение, выполняет свои задачи и пользуется своей памятью.
– Тогда получается у человека не один, а четыре мозга, да еще недавно открыли брюшной мозг. Значит, пять.
– В общем, если упрощенно смотреть, то отделов мозга, которые можно выделять по функциям, семь. Так же как количество чакр – энергетических центров.

Я сидел слегка обалдевший, семь мозгов одновременно зашевелились во мне в самых неожиданных местах.

– Это так же, как человек накапливает опыт: младенчество, детство, подростковый период. Юность, первая зрелость, опытная зрелость, старость.
– Тоже семь, – только и сумел проговорить доктор с семью мозгами.

– Верно, ведь в каждый период жизни мы имели свой опыт, память. Желания, чувства – и они сохранены в нас. Мы – единство прожитого. И ведь интересно: то, что нам нравилось в детстве, например, в зрелом возрасте совсем не то.
– Правда, так бывает.
– Да, и знания и стремления меняются. И тогда и сейчас был Я – один человек, но разная по опытности жизни личность.
– Значит, мы можем почувствовать и осознать наши внутренние процессы до самой их глубины, до создания клеток, до точки зачатия. А следовательно, можем влиять на них – то есть исцелять себя от любых отклонений в здоровье. Только как это сделать? Как разбудить эти древние центры мозга, почувствовать жизнь органов и клеток, понять?…

– Перво-наперво – нужна остановка внутреннего диалога – вечной болтовни и обсуждения сиюминутных вопросов внутри нашей «думалки». В нашем суетливом сознании нет порядка. Мысли бегают и меняются местами, как муравьи в разоренном муравейнике. Каждая из них вызывает вспышки эмоциональных реакций и отзывы в теле. И все-таки в двери осознания проходит только совсем немного информации. И то время, которое мы осознаем как настоящий момент, тоже отстает от самого события почти на десять секунд.
– Да, я знаю, что, по последним исследованиям, фильтр бодрствующего сознания пропускает только 16 единиц информации или бит в секунду, за десять секунд ее проходит 160 бит. В то время как воспринимаем мы информации в миллионы раз больше. Вся она записывается в подсознание, или в область неосознанной информации, и там ждет своего часа для обдумывания. Только иногда она вырывается на поверхность и появляется перед нашим аналитическим центром в виде снов или вспышек образов из памяти.

– Даже трудно представить, сколько же там накоплено знаний. – Али Баба улыбнулся, встал и походил по комнате чего-то выжидая. Затем тронул меня за плечо.
– Вот теперь и скажи, целитель, как получить прямой и разумный доступ к этому громадному хранилищу информации. Да еще и с ума не сойти от этого.
– Нужно, наверное, навести порядок в мыслях.
– Проще сказать – остановить этот беспорядочный бег. В первую очередь, отключиться от внешних сигналов. Расслабиться, выключая ощущения тела, создать тишину и закрыть глаза.
Я сразу бросился выполнять, но расслабление не приходило.
– Так, так, что-то еще мешает. Мысли не останавливаются. Я как будто разговариваю сам с собой внутри.
– Вот теперь постарайся не встречать мысли, которые приходят, именно приходят в голову, и не провожай уходящие мысли. Просто наблюдай за их течением, никак не реагируя.
Мысли проплывали над моим сознанием подобно длинным лентам, развевающимся на ветру. Они летели надо мной и прикасались к моему сознанию, будто к земле. В этот момент возникало желание обдумать очередную идею. И если на это предложение не создавалось никакого ответа, лента мыслей улетала, гонимая ветром.

Так некоторое время я наблюдал за проплывающими и пролетающими образами. Вдруг стало необычно спокойно, и почувствовалась сильная волна блаженства. Состояние отсутствия мыслей было новым и очень приятным. Я мог перемещаться куда угодно, быть кем угодно – вот приблизительно так можно описать это состояние. Восторг. Свет, какое-то сверхзнание, будто ты избавлен от утомительно долгого процесса думания, а сразу знаешь ответ, видишь его ярко точно… а все вокруг наполнено идеями, словно сад цветами.

Теперь можно двигаться в сияющем пространстве и…
Раздался голос Учителя.
– Вот теперь, испытав это состояние один раз, ты уже не забудешь его никогда. Это как научиться плавать или ездить на велосипеде. Теперь мастерство будет только возрастать.
Подумай-ка: есть ли что-то невозможное для сознания?
– Думаю, что нет. Уверен, что нет.
– Тогда, давай попутешествуем мысленно.
– Куда?
– Можно в любое место.

Я обрадовался, рассчитывая снова погрузиться в блаженство состояния всезнания. Но Наставник снова удивил меня.
– Так говоришь «в любое»? Тогда пошли внутрь себя.
Я был взволнован и удивлен, но не стал время тратить на вопросы и сразу закрыл глаза. Звуков особенно никаких не было, чувствовались удары сердца – музыка нирваны, полного согласия со всем, «да – да, да – да».
Вот я снова вижу живые существа – мысли и, наблюдая за ними, отдаляюсь в состояние безмятежной ясности.
...............................

Подпись автора

Всё есть яд, и всё есть лекарство, а разделяет одно от другого лишь доза (Парацельс)

888Comment_Blog888
Александр Грин.
=======================
...Чем   больше   я  говорил  с  ним  о  жизни,  сплине,   путешествиях  и
впечатлениях, тем более уяснял сущность и тип своего Несбывшегося. Не скрою,
что оно было громадно и - может быть - потому так неотвязно. Его стройность,
его почти архитектурная острота  выросли из оттенков параллелизма. Я называю
так двойную  игру, которую мы  ведем с явлениями  обихода  и чувств.

С одной стороны, они естественно терпимы в силу необходимости: терпимы  условно, как
ассигнация, за  которую  следует получить золотом, но с ними нет соглашения,
так  как мы  видим и чувствуем  их возможное преображение.  Картины, музыка,
книги давно  утвердили  эту особость,  и хотя  пример  стар, я  беру его  за
неимением  лучшего. В его морщинах скрыта вся тоска  мира.  Такова нервность
идеалиста, которого отчаяние часто заставляет опускаться ниже, чем он стоял,
- единственно из страсти к эмоциям.

     Среди уродливых отражений жизненного закона и его тяжбы  с духом моим я
искал,  сам  долго не подозревая  того,  -  внезапное  отчетливое  создание:
рисунок  или  венок  событий,  естественно  свитых  и  столь  же  неуязвимых
подозрительному  взгляду  духовной ревности,  как  четыре  наиболее  глубоко
поразившие нас строчки любимого стихотворения. Таких строчек всегда - только
четыре.

     Разумеется, я узнавал  свои желания постепенно и  часто не  замечал их,
тем  упустив  время вырвать корни этих  опасных растений.  Они разрослись  и
скрыли  меня  под своей  тенистой листвой. Случалось  неоднократно, что  мои
встречи, мои положения звучали как  обманчивое начало  мелодии, которую  так
свойственно  человеку желать выслушать прежде, чем он закроет глаза. Города,
страны время  от времени приближали к моим зрачкам  уже начинающий восхищать
свет едва намеченного огнями, странного, далекого транспаранта, - но все это
развивалось в ничто;  рвалось, подобно гнилой пряже, натянутой стремительным
челноком.

Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само,
иначе  я  не  узнал  бы  его  и, действуя  по  примерному образцу,  рисковал
наверняка  создать  бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно,
можно видеть это на искусственных парках, по сравнению со случайными лесными
видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика.

     Таким образом я понял свое Несбывшееся и покорился ему.

     Обо всем этом и  еще много о чем  -  на  тему  о  человеческих желаниях
вообще - протекали мои беседы с Филатром, если он затрагивал этот вопрос.
     Как   я   заметил,   он  не   переставал  интересоваться  моим  скрытым
возбуждением, направленным на  предметы  воображения.  Я был для него словно
разновидность тюльпана,  наделенная  ароматом, и если  такое сравнение может
показаться тщеславным, оно все же верно по существу.

     Тем  временем  Филатр познакомил меня  со Стерсом, дом которого я  стал
посещать. В ожидании денег, о чем написал своему поверенному Лерху, я утолял
жажду  движения  вечерами  у Стерса да прогулками  в  гавань, где  под тенью
огромных корм,  нависших над набережной, рассматривал волнующие слова, знаки
Несбывшегося: "Сидней",  - "Лондон",  -  "Амстердам", - "Тулон"... Я был или
мог быть в городах этих, но имена гаваней означали для меня другой "Тулон" и
вовсе не тот  "Сидней", какие  существовали  действительно; надписи  золотых
букв хранили неоткрытую истину.

     Утро всегда обещает...
     говорит Монс, -
     После долготерпения дня
     Вечер грустит и прощает...

     Так  же,  как  "утро" Монса,  - гавань  обещает всегда;  ее  мир  полон
необнаруженного  значения,  опускающегося  с  гигантских  кранов  пирамидами
тюков,  рассеянного среди мачт,  стиснутого  у  набережных железными  боками
судов,  где  в глубоких щелях меж  тесно сомкнутыми  бортами молчаливо,  как
закрытая  книга, лежит в тени зеленая морская  вода.  Не зная - взвиться или
упасть, клубятся тучи дыма огромных труб;  напряжена и  удержана цепями сила
машин, одного движения которых  довольно, чтобы  спокойная  под  кормой вода
рванулась бугром.

     Войдя в порт, я, кажется  мне, различаю на горизонте, за мысом,  берега
стран, куда направлены бушприты кораблей, ждущих своего  часа;  гул,  крики,
песня,  демонический вопль  сирены - все  полно  страсти и  обещания. А  над
гаванью - в стране стран,  в  пустынях  и лесах сердца,  в небесах мыслей  -
сверкает Несбывшееся - таинственный и чудный олень вечной охоты.

Подпись автора

Всё есть яд, и всё есть лекарство, а разделяет одно от другого лишь доза (Парацельс)

888Comment_Blog888
Милтон Эриксон
=================
Метод путаницы
Этим методом пользуются для того, чтобы вызвать определенные гипнотические явления, а также для индукции глубокого транса. Прибегать к нему лучше всего, когда имеешь дело с высокообразованными людьми, проявляющими интерес к гипнозу, или с теми, кто выказывает нежелание подвергнуться гипнозу, а на самом деле подсознательно очень этого хочет.

Суть метода заключается в том, что делается ряд противоречивых, взаимоисключающих, разнонаправленных, отличающихся по форме внушений, требующих от испытуемого постоянного переключения внимания. Если, например, испытуемому делают внушение поднять руку, его выразительно просят поднять правую руку и не двигать левой. Когда врач, повторяя внушение, просит поднять левую руку и не шевелить правой, испытуемый приходит к мысли, что врач не следит за своими словами. Когда испытуемый окончательно убеждается в том, что врач что-то путает, он, сам того не подозревая, начинает сотрудничать с ним. В этот момент можно и вовсе запутать пациента, требуя, чтобы он, не двигая руками, в то же время одну поднял, а другой давил вниз. После этого можно вернуться к первоначальному требованию.

Движимый желанием сотрудничать с врачом, который явно не следит за своей речью, испытуемый старается разобраться в этом хаосе путаных требований и приходит в такое замешательство, что рад любому разумному предложению, лишь бы выбраться из этой утомительной и запутанной ситуации. Приказы надо отдавать быстро, решительно и уверенно, не позволяя испытуемому опомниться и хоть как-то их упорядочить. В лучшем случае он может пытаться приспособиться к этой неразберихе и признать, что в этом потоке нелепостей есть какой-то смысл.

Метод этот можно несколько видоизменить. В состоянии транса испытуемого можно без конца путать: какую руку поднять, какой двигать быстрее, а какую отводить в сторону, какую задерживать, а какой продолжать двигать, и в каком направлении. И так до тех пор, пока не станет ясно, что он готов выполнить любое требование, лишь бы прекратилась эта путаница.

Метод путаницы оказался чрезвычайно эффективен при внушении глубокой амнезии и возврате испытуемого в разные периоды его прошлой жизни. При этом можно ссылаться на ежедневные события, которые так знакомы каждому. Если испытуемого необходимо вернуть в пережитое в прошлом, начинать нужно с житейских рассуждений о том, как легко мы путаем дни недели, как часто думаем, что свидание, на которое мы должны были прийти вчера, назначено на завтра, и как часто помечаем свои письма прошлым годом, а не нынешним.
Если испытуемый соглашается и дает понять, что, действительно, у него тоже так бывает, то продолжают рассуждать таким образом: сегодня, скажем, вторник, а можно думать, что четверг, но поскольку сегодня среда и поскольку в данной ситуации вообще не имеет значения, среда сегодня или понедельник, то ничто не мешает нам живо вспомнить одно приключение, которое мы пережили неделю назад в понедельник, точь-в-точь такое, какое мы пережили в прошлую среду. Оно в свою очередь напомнило о событии, которое испытуемый пережил в свой день рождения в 1948 году, и в то время он мог только гадать, а не знать в точности, что произойдет с ним на дне рождения в 1949 году, и уж тем более - на дне его рождения в 1950 году, поскольку эти дни еще не наступили. А раз они еще не наступили, то у него, живущего в 1948 году, не может быть о них никаких воспоминаний.

Прислушиваясь к этим рассуждениям, испытуемый может считать, что в них есть какой-то смысл. Однако, чтобы прояснить смысл этого, он обратится к событиям своего дня рождения в 1948 году, а для этого ему нужно отключиться от событий 1949 и 1950 годов. Но едва ход его мыслей принимает такое направление, ему выдается новая порция рассуждении о том, что человек одно помнит, другое забывает, что часто забываются вещи, о которых, мы были уверены, будем помнить всю жизнь; что произошедшее с нами в детстве встает в памяти живей, чем случившееся в 1947, 1946 и 1945 годах; буквально каждый день мы забываем что-нибудь пережитое в текущем году, или в прошлом году, или в 1945, 1944 годах, а тем более в 1942, 1941 и 1940 годах. А из того, что произошло в 1935 году, помнится лишь отдельное, а по мере того, как уходит время, забудется еще многое.

В этих рассуждениях испытуемому тоже чудится какой-то важный смысл, и чем больше он старается понять его, тем больше с ним соглашается. Между тем ему уже внушена амнезия с упором на детские воспоминания. Этим работа его памяти направлена в сторону более раннего возраста.
Поначалу к этим воспоминаниям побуждают не приказами и не наставлениями, а рассуждениями, будящими мысль. Затем, по мере того как испытуемый начинает поддаваться, незаметно и постепенно переходят к прямым требованиям все более и более живо вспомнить события 1935 или 1930 года. Потом постепенно и осторожно делается внушение забыть все, что было после этого года, и завершается все советом "забыть многое: вещи, события прошлого, надежды на будущее - ведь забывать так естественно; к тому же преданное забвению не имеет больше значения; живо и полно смысла лишь то, что принадлежит настоящему - мысли, чувства, дела".
Так, ходу мыслей испытуемого не только придается желанный ему порядок, но и поведение его строится соответственно этим мыслям.

Затем испытуемому настойчиво, со все возрастающим напряжением говорят, что сейчас он очень ярко вспомнит некоторые события 1930 года и увидит себя участником одного события, которое для него еще не окончено. Один испытуемый, которого под гипнозом вернули в прошлое, в тот день, когда ему исполнилось шесть лет, увидел себя за столом: он с жадностью ожидал, даст ему мать одну или две сосиски. Уже упоминавшаяся нами доктор психологии, возвращенная в детский возраст, увидела себя в классе, получающей задание от учительницы.

Многие серьезные ученые, занимающиеся гипнозом, допускают грубейшую ошибку, полагая, будто испытуемый, перенесенный в свое прошлое, может вступать в беседы с гипнотерапевтом, человеком, которого для него в действительности не существует. Однако при критическом подходе гипнотерапевт со всей серьезностью должен принять неизбежную трансформацию своей личности в мозгу гипнотика, а не считать это притворством или игрой. Уже упомянутая доктор психологии оживила школьные события, после которых встретилась с автором лишь пятнадцать лет спустя. Поэтому образ автора невольно трансформировался у нее в образ учительницы, и то, как она описала его в той ситуации, при проверке точно совпало с описанием ее настоящей учительницы.
Для нее беседа в той классной комнате с доктором Эриксоном была бы полнейшей нелепостью и фальсификацией прошлого. Однако воспринимая автора как мисс Браун, она могла вести себя естественно, как школьница, в соответствующей обстановке и давать ответы мисс Браун. Ситуация не стала для нее противоречивой и позволила оживить прошлое.

В качестве примера некритического подхода можно привести случай с одним психиатром. Он сообщил, что ему экспериментально удалось добиться возрастной регрессии до стадии внутриутробного развития, а затем получить от испытуемого отчет о его внутриутробных переживаниях. Он не учел то обстоятельство, что внутриутробный плод не способен ни говорить, ни понимать слова. Он не понял, что испытуемый просто-напросто выдумал все это, желая подурачить некритичного и не думающего врача или сделать ему приятное.

Чтобы получить достоверные результаты, врач обязательно должен вникать в регрессивную ситуацию. Сделать это нетрудно. Вот пример. Одну пациентку путем гипнотической регрессии вернули в четырехлетний возраст. От близких ей людей мы узнали, что в те детские годы она любила поиграть с золотыми часами с крышкой, которые давал ей сосед. Она об этом давно забыла. В регрессивной ситуации автор без слов показал пациентке свои золотые карманные часы с крышкой, и она тут же признала в нем своего соседа.

Трансформация врача в некую другую личность происходит не только при регрессиях. Автор не раз испытывал трудности при индукции глубокого гипноза у новичков, пока не понял, что как доктор Эриксон он для испытуемого случайный и незнакомый человек и что глубокий гипноз может развиться лишь тогда, когда он, доктор Эриксон, превратится в другого человека. Так, одна пациентка, которой на случай родов внушали анестезию, постоянно принимала автора за кого-то из профессоров психологии и только незадолго до родов стала опознавать подлинную его личность. Если бы это не воспринималось всерьез, то, вполне возможно, не удалось бы как следует индуцировать глубокий гипноз и вызвать полную анестезию во время родов.

Как бы опытен и одарен ни был врач, он обязан при индукции глубокого гипноза считаться с личностью испытуемого, учитывать его интересы, понимать и признавать особенности его бессознательных действий. Врач, а не пациент, должен приспосабливаться к гипнотической ситуации.

Подпись автора

Всё есть яд, и всё есть лекарство, а разделяет одно от другого лишь доза (Парацельс)

888Comment_Blog888
Анна Инская
============================
Строгий темный костюм, белоснежный накрахмаленный воротничок, черный галстук-бабочка.... молодой господин Куэ являет собой образец приличия и добропорядочности. Дела аптеки идут хорошо, ведь покупатели любят веселого и доброжелательного аптекаря. Казалось бы, чего еще желать? Но Эмилю не нужны деньги, ему не надо ''определенного положения''. Ведь когда-то он хотел осчастливить человечество научными открытиями! Если не открытиями, то хотя бы просто осчастливить....

       Но здесь, в аптеке, он является простым исполнителем чужих распоряжений.
       Все его обязанности сводятся к тому, чтобы выдать то, что выписал врач. Даже если фармацевт не согласен с мнением врача - он все равно не имеет права слова. А ведь у Эмиля Куэ был независимый нрав, ярко выраженный характер лидера и желание изменить мир. ''Человек действия'' - так говорили о нем современники.
       Но как человек действия может проявить себя, стоя за аптечным прилавком?

       Однако скоро Эмиль убеждается, что сделать он может очень много. Ведь обращение к врачу не избавляет больного от страха за свою участь. Поэтому именно к аптекарю больной обращается за поддержкой и ободрением. Он нерешительно входит в аптеку, сжимая в руке рецепт, нацарапанный неразборчивым врачебным почерком. От этой бумажки, может быть, зависит его жизнь! А он даже не знает, что там написано.

       Покупатель терзается сомнениями. Если лекарство дешевое, то поможет ли оно? Если это одно из дорогих новомодных патентованных снадобий, то не будут ли зря потрачены деньги? А ведь, возможно, это последние несколько франков у того, кто болен и не может работать. Если врач выписал какую-нибудь старинную, проверенную временем травяную настойку - будет ли от нее польза? А если это сильнодействующее средство, то не опасно ли оно? Ведь врачи тоже иногда ошибаются!

       Поэтому больному человеку хочется, чтобы аптекарь убедил его в том, что лекарство действительно вылечит его.... или, по крайней мере, что оно не принесет вреда.

        К счастью для больных города Труа, Эмиль Куэ больше всего на свете любит творить добро! Поэтому он доброжелательно выслушивает жалобы больных, потом подробно и понятно объясняет, как действует лекарство, и наконец с уверенностью обещает: это средство непременно принесет исцеление!

       Иногда Эмиль знает, что это не так.... но он все равно бодрым голосом уверяет больного, что лекарство - замечательное, врач, который выписал лекарство - прекрасный специалист, да и болезнь совсем не страшная. А убеждать этот будущий психотерапевт умеет! Ведь в арсенале его методов воздействия есть красноречие, способность к логическим построениям, обширные познания в области медицины.... и добрая улыбка, которая иной раз говорит больше, чем слова.

       Маркетинг? Желание продать побольше и подороже? Вовсе нет! Деньги совершенно не интересуют Эмиля. Забывая о собственных коммерческих интересах, он напоминает покупателям знаменитую фразу Мольера : ''Больные умирают не от болезней, а от лекарств''.

       Нет, молодой фармацевт не стремится разбогатеть. У него иная цель: научные исследования!
       Кстати, этим Эмиль Куэ отличается от остальных представителей своей профессии. Именно благодаря своей любознательности со временем он получит титул ''Король Аптекарей''.

       Для обычных аптекарей (не королей) их общение с больным кончается в тот момент, когда деньги выложены на прилавок. Именно поэтому аптекари и не делают научных открытий, а их профессия считается одной из самых скучных в мире.
       Но ведь не зря Эмиль Куэ всегда руководствовался правилом ''Никогда не ропщите на судьбу, все зависит от вас самих''. Отчего бы не сделать свою работу захватывающе интересной?

       Поэтому, вместо того, чтобы убрать деньги в карман и забыть о больном, любознательный молодой аптекарь просит каждого покупателя обязательно вернуться и рассказать, помогло ли ему лекарство.
       Больные, разумеется, очень рады такому предложению. Какой же больной не любит поговорить о своей хвори, да еще с таким симпатичным и доброжелательным аптекарем! Поэтому в скором времени Эмиль уже располагает кое-какой информацией о том, что происходит, когда покупатель выходит из аптеки.
       И тут Эмиль с удивлением констатирует, что в мире бывают чудеса!

       Например, один старичок жалуется на сильные боли в желудке. Судя по всем признакам, язва... Эмиль знает, что от этой болезни нет лекарств. Он заглядывает в рецепт: врач выписал мятную настойку. Ясно, что это поможет на полчаса... или, может быть, вообще не поможет....

       Но добрый Эмиль уверяет старика, что мята - очень хорошее средство, нет лучше лекарства для лечения язвы желудка! Затем будущий создатель метода самовнушения подробно описывает, как под действием мятной настойки боль в желудке исчезает: скоро больной снова сможет есть все, что захочет, ночью он будет сладко спать, а днем будет полон сил, он станет спокойным и счастливым...

       И что же? Чудо действительно произошло! Через несколько дней старичок возвращается и рассказывает, что его желудок теперь совершенно не беспокоит его. Да и в целом он чувствует себя значительно лучше - как и предсказывал господин аптекарь.

       Странно, непонятно... Мятная настойка исцеляет язву желудка??? Нет, совсем не этому учили Эмиля в Высшей Фармакологической школе...

       Затем случается еще одно удивительное событие: в аптеку приходит дама, страдающая ежедневными мигренями. Врач выписал новомодное средство ''аспирин''. Эмиль знает, что это поможет, но лишь на несколько часов. Но он, разумеется, уверяет больную, что аспирин - лучшее лекарство от мигрени. Затем он подробно и убедительно описывает, как головная боль проходит, проходит.... и больше не возвращается, не возвращается, не возвращается...

       Через две недели дама приходит в аптеку и сообщает, что замечательное лекарство ''аспирин'' полностью излечило ее: она навсегда забыла, что такое головная боль, и ей больше не приходится принимать лекарства.
       Эмиль удивлен, озадачен... Неужели аспирин действительно так эффективен?

       И тут происходит событие, которое впоследствии войдет в историю медицины. В аптеку Эмиля приходит женщина, которая - по ее словам - тяжело больна. Ей может помочь только одно лекарство, но у нее нет рецепта!

       Эмиль заглядывает в список лекарств, которые запрещено продавать без рецепта - он убеждается, что ни один аптекарь не имеет права без предписания врача изготовить это сильнодействующее средство. Что делать? Больная действительно очень страдает, и при этом она верит, что лекарство помогло бы ей...

       В такой ситуации не грех и соврать! Эмиль наливает в красивый флакон дистиллированную воду, подкрашивает несколькими каплями безвредного красителя и добавляет немного душистой растительной настойки. Затем он торжественно вручает флакон покупательнице, строго предупредив ее, что это лекарство может быть очень опасным, если превысить дозировку. Эмиль также просит даму зайти через несколько дней и сообщить, стало ли ей лучше.

       Через неделю бывшая больная приходит для того, чтобы поблагодарить доброго аптекаря. Ведь она выздоровела!
       Вот это уже действительно было чудо. Что мятная настойка и аспирин могут вылечить болезнь - в это еще можно поверить. Но обычная вода???

       Что же произошло? Ничего особенного. Просто Эмиль Куэ открыл великий закон, давно известный всем шарлатанам от медицины: исцеляет не лекарство, а вера в лекарство.

       Теперь молодой аптекарь мог бы стать миллионером, продавая подкрашенную воду. Но Эмиль никогда не стремился разбогатеть, он хотел быть ученым. Поэтому он занялся не зарабатыванием денег, а исследованиями. Правда, в финансовом отношении у него все обстояло вполне неплохо. Больные толпами шли в аптеку, где работал такой внимательный и симпатичный аптекарь, который к тому же продавал лекарства, исцеляющие от любой болезни. Бизнес Эмиля процветал, и молодой аптекарь даже занялся благотворительностью: пожертвовал деньги на строительство домов для рабочих трикотажной фабрики.

       Ему самому деньги были не нужны, поэтому легкий путь шарлатана не привлекал добросовестного фармацевта. Совсем другое интересовало Эмиля: ему хотелось понять, отчего слова ''это лекарство поможет вам'' исцеляют больных.
       Иногда считается, что именно Куэ открыл эффект ''плацебо''. Это неверно. С незапамятных времен любой умный наблюдательный врач рано или поздно приходил к выводу, что некоторых больных можно вылечить с помощью практически любого средства. Все зависит от того, верит ли пациент в то, что лекарство ему поможет.

       Термин ''плацебо'' появился в словарях в 1831 году, то есть задолго до рождения Эмиля Куэ. Это слово в переводе с латыни означает ''я нравлюсь'': ведь подобного рода лекарства чаще всего выписывались лишь для того, чтобы угодить капризному больному или вылечить его от воображаемого недуга.

       Правда, иногда подобные средства действительно оказывались очень эффективны. Это было известно... Но нельзя сказать, что это было общеизвестно. Ведь подобную информацию любой целитель предпочитал хранить для личного пользования.
       Самым известным специалистом по плацебо был, скорее всего, врач при дворе Наполеона, Жан-Николя Корвисар, создавший два замечательных сильнодействующих лекарства: ''Аква Фонтис'' и ''Мика Панис''.
       Рецепт микстуры ''Аква Фонтис'' был следующим:

       Aqua fontis 50
       Eadem repetita 100
       Eadem distillata 200
       Nihil aliud 100
       
       Что в переводе с латыни означает:

       Родниковая вода 50
       Та же вода 100
       Вода дистиллированная 100
       Ничего другого 100

       А Mica Panis - это всего лишь латинское название хлебного мякиша.
       Кстати, оба лекарства действительно творили чудеса! Так что ничего нового Куэ не открыл.

       Отчего же в истории медицины слово ''плацебо'' чаще всего связывается с именем Куэ? По той простой причине, что он первый всерьез заинтересовался этим феноменом. Или, лучше сказать, он первый понял, что плацебо может излечивать не только воображаемые, но и настоящие болезни. До Куэ считалось, что если вода или хлебные крошки помогают больному, то его болезнь - воображаемая, она существует лишь в голове больного. Если кто-то из врачей интересовался этим явлением, то лишь для того, чтобы придумать новый вариант ''Аква Фонтис'' - а потом смеяться над наивным больным.

       Но совсем не так думал Эмиль Куэ! Природа наделила его пытливым умом и великолепной интуицией, и любознательный аптекарь чувствовал, что он набрел на что-то, достойное самого пристального внимания. Он хотел понять механизм этого странного явления: отчего простые слова оказывают столь волшебное действие?

       Вы, возможно, скажете: ''Что же в этом непонятного? Это обычное самовнушение''.
       Но Эмиль Куэ не знал слова ''самовнушение''. Кстати, выражения ''гипнотическое внушение'' молодой провинциальный аптекарь тоже не знал!

Подпись автора

Всё есть яд, и всё есть лекарство, а разделяет одно от другого лишь доза (Парацельс)

888Comment_Blog888
Ричард Докинз
***********************************
Окаменелости как археологические образцы являются более или менее прямыми реликтами прошлого. Мы возвращаемся теперь к нашей второй категории исторических свидетельств, восстановленным реликтам, скопированным последовательно в течение поколений. Для историков они могли бы означать рассказы очевидца, переданные в форме устных преданий или в письменных свидетельствах. Мы не можем спросить живущих свидетелей, на что была похожа жизнь в четырнадцатом столетии в Англии, но мы знаем об этом благодаря письменным документам, включая Чосера. Они содержат информацию, которая была скопирована, напечатана, сохранена в библиотеках, переиздана и распространена для нас, чтобы читать сегодня. Как только история выходит в печать или, в настоящее время, в компьютерную среду определенного вида, у ее копий есть благоприятный шанс для того, чтобы быть увековеченными в отдаленном будущем.

Письменные материалы более надежны, чем устные предания. Вероятно, каждое поколение детей, перенимая познания своих родителей, слушает их детальные воспоминания и передает их следующему поколению. Можно было бы полагать, что на протяжении пяти поколений пространные устные предания должны были бы сохраниться. Я ясно помню четырех своих бабушек и дедушек, но о своих восьмерых прабабушках и прадедушках я знаю горстку фрагментарных подробностей. Один прадед обычно пел определенную рифмованную бессмыслицу (которую я могу спеть), но только тогда, когда зашнуровывал свои ботинки. Другой был жадным до сливок и опрокидывал шахматную доску, проигрывая. Третий был сельским врачом. Это мой предел. Как могут целых восемь жизней настолько уменьшиться? Как же получается, что, даже когда цепь информантов, соединяющих нас во времени с очевидцем, кажется столь короткой, и человеческая беседа столь богатой, все же тысячи деталей, из которых состояли восемь целых человеческих жизней, были так быстро забыты?

К нашему разочарованию, устные предания прекращаются почти немедленно, если им не посвящены бардовские декламации, как те, которые были, в конечном счете, записаны Гомером, и даже тогда история совсем не точна. Она распадается в чепуху и неправду после удивительно немногих поколений. Исторические факты о реальных героях, злодеях, животных и вулканах быстро вырождаются (или расцветают, в зависимости от Вашего вкуса) в мифы о полубогах, дьяволах, кентаврах и огнедышащих драконах (Джон Ридер (John Reader) в своем «Человеке на Земле», отмечает, что инки, у которых не было письменности (если, как было недавно показано, их веревки с узелками не использовались в качестве языка так же, как для подсчетов), предпринимали, возможно, компенсирующие усилия, чтобы улучшить точность своих устных преданий. Официальные историки были обязаны запомнить огромное количество информации и повторять ее по мере необходимости для пользы высокопоставленных лиц. Не удивительно, что роль историка переходила от отца к сыну.). Но устные предания и их недостатки не должны нас останавливать, потому что, в любом случае, у них нет никакого аналога в эволюционной истории.

Письменность является огромным усовершенствованием. Бумага, папирус и даже каменные таблички могут стереться или распасться, но у письменных документов есть вероятность быть точно скопированными для неопределенного числа поколений, хотя на практике точность не является полной. Я должен объяснить особый смысл, который я вкладываю в понятие «точность», и действительно особый смысл, который я вкладываю в понятие «поколение». Если Вы напишете мне сообщение, и я скопирую его и передам третьему лицу (следующее «поколение» копирования), то это не будет точная копия, поскольку мой почерк отличен от Вашего. Но если Вы пишете внимательно, и если я кропотливо следую за каждой из Ваших закорючек, точно выводя знаки нашего общего алфавита, у Вашего сообщения есть хороший шанс быть скопированным мною с абсолютной точностью.

В теории эта точность могла бы быть сохранена через неопределенное число «поколений» писцов. Учитывая, что есть дискретный алфавит, согласованный автором и читателем, копирование позволяет передавать сообщение, сохраненное после разрушения оригинала. Эту особенность письма можно назвать «самоупорядочением». Она работает, потому что буквы истинного алфавита, дискретны. Момент, напоминающий о различии между аналоговыми и цифровыми кодами, нуждается в немного более детальном объяснении.

Существует согласный звук, который является промежуточным между английскими твердым «с» и «g» (во французском твердое «c» в comme). Но никто не думал бы о попытке представить этот звук буквой на письме, которая выглядела бы промежуточной между «c» и «g». Все мы понимаем, что при написании буквы в английском языке должны быть одними и теми же членами нашего 26-буквенного алфавита. Мы понимаем, что французский язык использует те же самые 26 букв для звуков, которые не являются в точности теми же, что и наши, и которые могут быть промежуточными в сравнении с нашими. Безусловно, каждый язык, каждый местный акцент или диалект отдельно использует алфавит для того, чтобы самоупорядочить обозначение различных звуков.

Самоупорядочение борется против «китайского шепота» (В игре «китайский шепот» (американские дети называют ее «телефоном») много детей становится в ряд. Историю шепчут первому ребенку, который шепчет ее второму, и так далее до последнего ребенка, чья, наконец, обнародованная версия истории оказывается забавно искаженной и ухудшенной версией оригинала.), вырождающего сообщения в поколениях. Та же самая защита не применима для рисунка, скопированного и перерисованного рядом художников- подражателей, если стиль рисунка не включает ритуальные соглашения как собственную версию «самоупорядочения».

У записей очевидца некоторого случая, в отличие от нарисованных картин, есть хороший шанс все еще быть точно воспроизведенными в исторических книгах несколько столетий спустя. Мы обладаем тем, что является, вероятно, точным свидетельством разрушения Помпей в 79 году нашей эры, потому что очевидец Плиний Младший записал увиденное в двух посланиях историку Тацитусу, и некоторые из писем, переживших Тацитуса, были последовательно скопированы и, в конечном счете, напечатаны, чтобы мы прочитали их сегодня. Даже в догутенберговое время, когда документы дублировались писцами, письменное изложение представляло большой прогресс в точности по сравнению с памятью и устными преданиями .

Это – только теоретический идеал, что повторное копирование сохраняет прекрасную точность. На практике писцы склонны ошибаться и все более фальсифицировать свои копии, заставляя их говорить то, что, как они думают (без сомнения искренне), оригинал документа должен был сказать. Самым известным примером этого, кропотливо зарегистрированным немецкими богословами девятнадцатого столетия, является исправление дефектов Нового Завета, чтобы заставить его соответствовать пророчествам (Причастные к этому переписчики не были, вероятно, преднамеренно лживы. Как создатели Евангелия, жившие спустя долгое время после смерти Иисуса, они искренне полагали, что он был воплощением мессианского пророчества Ветхого Завета. Он «должен» был быть, поэтому, рожден в Вифлееме и происходить от Давида.

Если документы по какой-то причине не говорили об этом, честной обязанностью писца было восполнить пробел. Достаточно набожный писец, я полагаю, считал это не большей фальсификацией, чем мы, когда автоматически исправляем орфографические ошибки или грамматические погрешности.) Ветхого Завета.
Действительно, кроме намеренной фальсификации любое повторное копирование подвержено прямым ошибкам, таким как пропуск строки или слова на листе. Но в любом случае, письмо не может поведать нам, что было до его изобретения, которое произошло только приблизительно 5 000 лет назад. Опознавательные знаки, счетная символика и картины вырождаются немного дольше, возможно несколько десятков тысяч лет, но все подобного рода периоды – пустяки по сравнению с эволюционным временем.

К счастью, применительно к эволюции есть другой вид дублированной информации, которая перенесла почти невообразимо большое число поколений копирования. С небольшой поэтической вольностью, мы можем расценить ее как аналог письменного текста: историческую запись, которая воспроизводится с поразительной точностью в течение сотен миллионов поколений, именно потому, что, как у нашей письменности, у нее есть алфавит самоупорядочения. Информация ДНК во всех живых существах передавалась от отдаленных предков с потрясающей точностью. Отдельные атомы в ДНК меняются непрерывно, но информация, которую они кодируют в своей структуре расположения, копируется миллионы, иногда сотни миллионов лет.

Мы можем прочитать эту запись непосредственно, используя возможности современной молекулярной биологии, расшифровывая существующие последовательности букв ДНК или, немного более косвенно, последовательности аминокислот белка, на которые они переведены. Или, намного более косвенно, как через мутные очки, мы можем прочитать ее, изучая эмбриологические продукты ДНК: формы тел и их органов, их взаиморасположение. Мы не нуждаемся в ископаемых, чтобы всмотреться в историю. Поскольку ДНК изменяется в поколениях очень медленно, история вплетена в структуру современных животных и растений и написана ее закодированными знаками.

Сообщения ДНК написаны с помощью истинного алфавита. Как римские, греческие и кириллические системы письма, алфавит ДНК представляет собой строго ограниченный набор символов без очевидного значения. Произвольные символы выбраны и объединены, чтобы сделать значащими сообщения неограниченной сложности и размера. Как в английском алфавите есть 26 букв, в греческом 24, так же алфавит ДНК является четырехбуквенным алфавитом. Наиболее успешно ДНК составляет трехбуквенные слова из словаря, ограниченного 64 словами, и каждое слово названо «кодоном». Некоторые из кодонов в словаре синонимичны с другими, поэтому можно сказать, что генетический код является технически «вырожденным» («Избыточный» иногда по ошибке употребляется вместо «вырожденного», но означает нечто другое.

Генетический код, между прочим, также избыточен, потому что любая из нитей двойной спирали при расшифровке могла бы дать одну и ту же информацию. На самом деле расшифровывается только один из них, а другая используется для того, чтобы исправлять ошибки. Инженеры также используют избыточность — повторяемость – для исправления ошибок. Вырожденность генетического кода является чем-то другим, и именно об этом здесь идет речь.
Вырожденный код содержит синонимические кодоны и мог бы, поэтому, обеспечить больший диапазон значений, чем это есть на самом деле.).
Словарь преобразовывает 64 кодовых слова в 21 значение – 20 биологических аминокислот, плюс один универсальный знак препинания.

Человеческие языки многочисленны и изменчивы, и их словари содержат десятки тысяч различных слов, но словарь ДНК с 64 словами универсален и неизменен (с очень незначительными вариациями в некоторых редких случаях). Эти 20 аминокислот связаны в последовательности, обычно по нескольку сотен, каждая упорядочивает определенную молекулу белка. Принимая во внимание, что число букв ограничено четырьмя, а число кодонов 64, нет никакого теоретического предела числу белков, которые могут быть записаны различными последовательностями кодонов. Их невозможно подсчитать. «Предложение» из кодонов, определяющих одну молекулу белка, является опознаваемой единицей, часто называемой геном. Гены не отделены от своих соседей (других генов или повторяющейся бессмыслицы) никакими разделителями, не говоря уже о том, что можно прочитать в их последовательности. В этом отношении они напоминают ТЕЛЕГРАММЫ ЗПТ КОТОРЫЕ НЕ ИМЕЮТ ЗНАКОВ ПРЕПИНАНИЯ ИСПОЛЬЗУЮТ ВМЕСТО НИХ СЛОВА ЗПТ ХОТЯ ДАЖЕ ТЕЛЕГРАММЫ ИМЕЮТ ПУСТОЕ МЕСТО МЕЖДУ СЛОВАМИ ЗПТ КОТОРЫХ ДНК НЕТ ТЧК.

ДНК отличается от письменного языка тем, что острова смысла отделены в ней морем бессмыслицы, никогда не транскрибируемой. «Целые» гены собираются в течение транскрибирования из значащих «экзонов», отделенных бессмысленными «интронами», тексты которых просто пропускаются считывающим устройством. И даже значащие отрезки ДНК во многих случаях остаются никогда не прочитанными – по-видимому, они являются упраздненными копиями некогда полезных генов, которые существуют поблизости, как ранние черновики глав на загроможденном жестком диске. Действительно, образ генома как старого жесткого диска, ужасно нуждающегося в генеральной чистке, будет время от времени служить нам в этой книге.

Следует еще раз отметить, что молекулы ДНК давно умерших животных не сохраняются. Информация в ДНК может сохраняться вечно, но только посредством частого копирования. Сюжет «Парка юрского периода», хотя и не глупый, расходится с практическими фактами. Очевидно, в течение короткого времени после бальзамирования в янтаре кровососущее насекомое, возможно, содержало инструкции, необходимые для реконструкции динозавра. Но, к сожалению, после смерти организма ДНК в его теле и в крови, которую он высосал, не сохраняется неповрежденной дольше, чем несколько лет, и всего лишь несколько дней в случае некоторых мягких тканей. Фоссилизация также не сохраняет ДНК.

Даже глубокое замораживание не сохраняет ее очень надолго. Когда я это пишу, ученые выкапывают замороженного мамонта из сибирской вечной мерзлоты в надежде на извлечение достаточного количества ДНК, чтобы вырастить нового мамонта, клонированного в матке современного слона. Я боюсь, что это – тщетная надежда, хотя мамонт всего лишь несколько тысяч лет как мертв. Среди самых старых трупов, из которых была извлечена удобочитаемая ДНК, Неандертальский человек. Вообразите шумиху, если кому-то удалось бы его клонировать. Но, увы, только отдельные фрагменты его 30 000-летней ДНК могут быть восстановлены. Для растений в вечной мерзлоте рекордом является приблизительно 400 000 лет.

Важная особенность ДНК состоит в том, что, пока цепь воспроизводства жизни не прервана, ее закодированная информация копируется в новой молекуле прежде, чем старая молекула будет разрушена. В этом смысле информация ДНК намного переживает свои молекулы. Она возобновима – скопирована, и, поскольку копирование буквально безупречно для большинства ее букв, она теоретически может сохраняться неопределенно долгое время. Большое количество предковой информации ДНК выжило в совершенно неизменном виде, некоторая даже в течение сотен миллионов лет, сохранившись в последовательных поколениях живых тел.

Таким образом, понятно, что летопись ДНК – невероятно богатый подарок историку. Какой историк мог бы осмелиться надеяться на мир, в котором все отдельные особи каждого вида несут в своем теле длинный и детальный текст, письменный документ, передаваемый сквозь время? Кроме того, в нем происходят незначительные случайные изменения, которые бывают достаточно редко, чтобы не испортить запись, но все же достаточно часто, чтобы создать явственные метки. Он еще лучше. Текст не просто произволен. В книге «Расплетая радугу» я высказал дарвинистское соображение, рассматривая ДНК животного как «генетическую Книгу Мертвых»: письменный след предшествующих миров. Из факта дарвиновской эволюции следует, что любое животное или растение, его физическая форма, его наследственное поведение и химия его клеток является закодированным сообщением о мирах, в которых выжили его предки: о той пище, которую они искали; хищниках, от которых они убегали; климате, который они испытывали; партнерах, которых они обманывали. Сообщение, в конечном счете, записано в ДНК, прошедшей через сито естественного отбора.

Когда мы научимся читать его должным образом, ДНК дельфина сможет однажды подтвердить то, что мы уже знаем из его анатомии и физиологии: что его предки когда-то жили на суше. Тремястами миллионами лет ранее предки всех сухопутных позвоночных животных, включая сухопутных предков дельфинов, вышли из моря, где они обитали с момента зарождения жизни. Несомненно, в ДНК есть запись этого факта, который мы могли бы прочитать. Все в современном животном, особенно его ДНК, а также его конечности и сердце, его мозг и его цикл размножения может быть расценено как архив, хроника его прошлого, даже если эта хроника – палимпсест, неоднократно записанный на месте стертого текста.
Хроника ДНК может быть подарком историку, но она сложна для чтения и требует интерпретации, основанной на глубоком владении информацией. Она срабатывает более надежно в сочетании с нашим третьим методом исторической реконструкции, триангуляцией. Именно к ней мы теперь возвращаемся, и снова мы начинаем с аналогов в истории человечества, на этот раз с истории языков.

Подпись автора

Всё есть яд, и всё есть лекарство, а разделяет одно от другого лишь доза (Парацельс)