Герман АРУТЮНОВ

Вольф Мессинг, Джуна Давиташвили, Тофик Дадашев, Валерий Авдеев, Юрий Горный... Любое из этих имен вызывает в памяти воспоминания о необычном, возрождает интерес, который мы всегда испытываем к загадочному и непонятному.
Сравнительно недавно к знакомым уже именам добавилось новое — Светлана Тим.

  «Невероятно, но факт!» — так называется ее концертная программа. Что же невероятного можно было увидеть на концертах, которые в июле этого года проходили в Московском ДК имени Горбунова?
Каждый номер, будь то демонстрация феноменальной памяти или хождение по саблям, был как бы маленьким спектаклем. И эмоциональное впечатление только добавляло бесконечные вопросы, которым не было объяснения.
Например, зрители называли 24 слова и 24 цифры, которые Светлана, запомнив, воспроизводила по памяти в любом порядке. Учитывая, что каждому  слову и каждой цифре соответствовал еще и порядковый номер (учитель — 8, лапта — 24, карандаш — 4 и так далее), то это — 72 единицы информации. И самое удивительное, что и в словах, и цифрах не было никакой закономерности, что обычно облегчает запоминание. Как это удавалось Светлане?
Или массовый гипноз, когда десятки людей самого разного возраста на сцене танцевали, «убегали от наступающей на них воды», смеялись, воображая себя клоунами... Глядя на сцену со стороны, трудно было поверить, что «артисты» — это просто зрители. Что они ощущали? Этот вопрос я задал некоторым из них после концерта. Вот несколько ответов.
— Я себя все время контролировала, но не выполнять то, что мне говорили, не могла. Мне хотелось это делать.
Можно ли было не закрывать глаза? Когда я слышала слова «ваши веки тяжелеют, вокруг вас густой белый туман», мне хотелось спать, и глаза закрывались сами собой.
А я вообще плохо помню, что делала, только помню, чувствовала себя легко, раскованно, свободно...
И наконец, хождение по иглам и саблям. Остроту игл, а точнее, полуметровых спиц, проверили добровольные контролеры из зала — спицы, падая с высоты груди, прочно вонзались в деревянный пол, сабли легко рассекали лист бумаги. Казалось бы, для того, чтобы пройти по таким иглам и саблям, нужно иметь стопу с дубленой кожей. Но когда Светлана Тим делала первый шаг, было заметно, как подвижна у нее стопа, как двигаются пальцы. Каким же образом она умудрялась избежать проколов и порезов? Ведь йоги, как мы знаем, только ложатся на иглы, равномерно распределяя вес тела. У стоящего же человека давление на каждое острие во много раз больше...
Номер с иглами и саблями был самым впечатляющим и в то же время совершенно необъяснимым. Может быть, поэтому мой разговор со Светланой Тим начался именно с него.
Светлана, мне кажется, то, что вы делаете, противоречит законам физики...
То же самое мне сказал один из зрителей как-то на концерте. При таком весе, говорит, это против всех физических законов! И в самом деле, если подсчитать, то окажется, что на каждую иглу приходится по два-три килограмма — это же прокол! И я прокалываю ноги, но не ощущаю ничего.
Значит, в этот момент у вас стопа все-таки твердая?
Мне кажется, стопа у меня самая обычная. Я не могу сказать, как это происходит. Некоторые говорят, мол, это ерунда — можно пройти. Допускаю, что один раз человек может наступить. Но девять вечеров подряд ходить по иглам и саблям — на стопах здорового места бы не осталось.
Но как вы настраиваете себя? Заметно, что перед тем как ступить на саблю, вы пробуете ее стопой и немного раскачиваетесь, как будто ловите какой-то миг, когда можно начинать, и вдруг решаете: все, иду!
Не знаю... Я потом смотрю сама на себя по видеомагнитофону и удивляюсь. Для меня это не чудо, но у меня странное чувство, точно это не я, а кто- то другой... В то время ни о чем не думаю. НИ О ЧЕМ. А настраиваться, конечно, настраиваюсь. Без настроя ни на иглах, ни на саблях не устоишь. У меня как-то было: по какой-то причине не могла настроиться, встала на иглы, а потом меня пришлось снимать — не смогла сойти.
Когда же вы впервые решили встать на иглы и зачем?
Наверное, хотела доказать, что могу, что не слабее других. В детстве я постоянно болела, может быть, поэтому всегда был интерес к медицине, к случаям, когда человек преодолевал себя. Еще в школе начала заниматься хатха-йогой, потом поступила в медицинское училище. И как-то прочитала в журнале «Огонек» о русском факире Дмитрусе Лонго. Заинтересовалась и решила сама попробовать встать на гвозди. Папа у меня был столяр, и я его попросила набить маленькую доску гвоздями. Он мне говорит: ну что ты выдумываешь? Но набил — думал, причуда. Привык к тому, что я с детства выдумщица. Ну, встать-то встала, а потом... адская боль. Так что слезть уже помогал отец.
Неужели после такой боли желание встать на гвозди не угасло?
Наоборот, стало еще сильнее. Я ведь к тому времени уже научилась себя преодолевать. Вообще судьба распорядилась мною жестоко. Рано я потеряла родителей, воспитывала меня бабушка. В школе болела так часто, что по некоторым предметам, в том числе и по физкультуре, была не аттестована. Неделю учусь — две-три лежу дома. От частых ангин у меня образовались рубцы на сердце. А к моменту поступления в медучилище их уже не было — сказались полтора года занятий хатха- йогой...
И потом я уже могла останавливать кровь у себя и у других. Может быть, это передалось от бабушки? Она была необычным человеком. Могла гадать на картах, предсказывать события, угадывать характер человека, «заговаривать кровь». Помню, как-то был такой случай: мальчишка наступил на осколки от бутылки, и они глубоко врезались в ступню. Кровь льет, все в испуге. Я подбежала, посадила его, схватила за ногу, и кровотечение остановилось. Было мне тогда лет восемь. Что это: случайность или внушение? Не знаю. Но и потом, когда друзья резали пальцы, я останавливала кровь. Просто водила рукой, и не нужна была никакая повязка... Нередко после моих концертов люди приходят ко мне, просят вылечить от какой-либо болезни. Иногда, не зная, как это сделать, я отказываюсь. А бывает такая болезнь, что врачи не могут вылечить, а я помогаю. Мне кажется, эта способность есть у каждого человека, только надо верить, что сумеешь помочь.
А у других ваших близких не было подобных способностей?
Помню, бабушка рассказывала, что дед ее, Иван, то есть мой прапрадед, тоже мог «заговаривать кровь». Был случай, когда руку у человека отрезало поездом. Врачи ничем не могли остановить кровь, жгуты накладывали — не помогло. И кто-то сказал: бегите за дедом Иваном. Его уже все знали. Он пришел, что-то пошептал, поговорил, и все. Зубы он тоже заговаривал, если болели, да многое что делал. Верил, что сможет помочь и помогал. Думаю, что кроме веры должно быть еще очень сильное желание помочь. Я это поняла, когда стала помогать маме.
Каким образом?
Она тяжело болела, и я стала вводить ее в гипнотическое состояние. Было мне уже лет пятнадцать. Мама совсем не могла спать. Я сидела около ее кровати, и она стала засыпать. Мне это удавалось. Потом ко мне стали обращаться родственники, и я всегда им помогала.
А вы видели, как лечила ваша бабушка?
Да, ей многое удавалось. Травами она вылечивала меня от малярии, «сняла» у меня бородавки. Я видела, что это самые обыкновенные травы, которые мы вместе с ней собирали в поле: ромашка, бессмертник, тысячелистник, сон-трава. Хотя тогда я считала их необыкновенными! Воображения хватало...
Итак, вы после заочного знакомства с Дмитрусом Лонго решили встать на гвозди. И несмотря на адскую боль от этого желания не отказались?
После статьи мне захотелось встретиться с самим Лонго. Я уже кое-что могла, я научилась владеть своим телом: в узел завязывалась, многое могла делать на трапеции. У меня были свои номера, например, «человек-каучук». Я стала пробовать обжигать себя огнем — до сих пор у меня шрамы остались, ложилась на битое стекло... Узнала я адрес Лонго, приехала в Москву. Встретил меня очень пожилой человек, но, конечно, выглядел он моложе своих 102 лет, ладный, подтянутый. Огромная седая грива волос, крупные крепкие зубы — в его годы — а руки нежные, женственные. А ведь раньше и огнем себя обжигал, и олово раскаленное кусал, и такое делал! Правда, с концертами уже не ездил, но с отдельными номерами выступал, показывал фокусы. Я думала, он бессмертный...
И он вас «благословил»?
Напротив, встретил очень сухо и сказал, что «женщины факирами не бывают». Но когда я ему показала все, что умела, он удивился: значит, вы буде¬те исключением! Потом добавил: в вас есть артистизм, вы можете работать на сцене. Это для меня было важно — его одобрение, потому что мое увлечение стало серьезным, у меня по¬явились книги по йоге, по психологии. Окончив медицинское училище, я поступила в филармонию, на отделение эстрадного искусства.
А с Лонго больше не встречались?
Несколько раз еще приезжала к нему поговорить, посоветоваться. Особенных каких-то своих секретов он мне не раскрывал, а один совет, который я все время помню, дал.
«Перед выходом на сцену,— говорил он,— ты должна обязательно настроиться. Глубокий вдох... Представь, что ты цветешь вся, что тебе легко-легко, что выходишь радостной, чтобы на лице не было ни боли, ни грусти, ничего такого...» И я все время помню этот совет. Перед выходом на сцену — глубокий вдох... Расслабляюсь, глаза закрыты, еще глубокий вдох, почти одновременно выдох, улыбаюсь, и пошла...
А почему Лонго вначале не проявил энтузиазма? Ведь его искусство — редкость, им у нас в стране почти никто не занимается.
Вы знаете, раньше, в семидесятые годы, еще был как бы негласный запрет на все, что не укладывалось в рамки привычного: на гипноз, на номера типа «человек-каучук», на факирское искусство... Неофициальный, конечно. И Лонго понимал, что дело, которому он посвятил свою жизнь, исчезло. Поэтому мы сейчас не видим его учеников, хотя они были, я знаю. Будь у него какая-то перспектива, он и прожил бы больше. Его многое держало на земле, ведь он был не только факиром и фокусником, но и художником, страстным коллекционером — разносторонне развитой личностью... Мне тоже тогда запрещали работать. Но я продолжала заниматься и выступать. Я первая после Лонго вышла на сцену с факирскими номерами. А первой быть всегда очень трудно, потому что все ошибки — твои, помочь тебе некому, до всего приходится доходить самой. И я доходила. Теперь помощники у меня есть. Например, режиссер Р. Славский помог мне придумать номера с саблями. Причем мы решили, пусть они будут такими большими, чтобы зрителя впечатляло.
Сколько лет вы готовили программу «Невероятно, но факт!»?
Примерно год. До конца семидесятых годов я выступала на сцене с номером «чтение мыслей на расстоянии», и реакция зрителей укрепляла меня в уверенности, что я делаю то, в чем раскрываюсь полностью. Мне зрители присылали письма, рассказывали о том, что мои выступления помогли изменить отношение к себе, к жизни. Сейчас писем приходит еще больше. Одни просят вылечить, другие — научить преодолевать себя, третьи — прислать комплекс упражнений для тела и развития памяти. И я всем отвечаю: приходите на мой концерт, выходите на сцену, и, если ваше желание что-то изменить в своей жизни крепко, я дам вам толчок, вы откроете что-то в себе. Но тратить время на бездельника, который хочет получше устроиться за счет моей энергии, не хочу. Не так давно в Сочи, например, мне после концерта предложили: давай, мол, телепатируй, чтобы моего сына приняли в институт, мы тебе бешеные деньги заплатим... К сожалению, бывает и такое.
В зале я недоброжелательность ощущаю сразу, потому что это мешает мне работать. Иногда могу даже сказать, где сидят такие зрители. Вокруг них как бы возникают островки негативного излучения, своим недоверием они заражают и других.
Выходит, что озлобленному человеку никакой гипноз не поможет, в то время как энергия добра способна творить чудеса?
Может быть, и так. Знаю только, что чем искреннее и теплее настроены люди, тем увереннее я себя чувствую и тем легче мне работать. После концерта, в котором у меня хороший контакт со зрителем, когда мы помогаем друг другу, я почти не чувствую усталости. Но бывают концерты, в которых преодоления недоверия больше,
чем сотрудничества. Вот тогда я чувствую себя смертельно уставшей.
Наверное, у вас есть особая «техника» внушения и запоминания, которая помогает вам независимо от обстановки... Как вы, например, запоминаете?
Говорят, что я запоминаю образами, и, видимо, они правы. Когда называют «мяч», я ощущаю звон мяча, когда говорят «небо», я теряюсь в ассоциациях, потому что небо — это и облако, и туча, и даже молнии. Легко запоминать предметы: «книга», «стол», «стул», «шифоньер». А вот когда «осень», «зима», всякие определения и прилагательные, запомнить сложно. Мне, например, даже иностранное слово легче запомнить, чем «осень». В «Маленькой книге о большой памяти» психолога А. Лурии приводится пример с забором, который казался герою книги «шершавым и соленым». Мне, например, когда я слышу слово «забор», кажется, что я что-то занозила. Потому, наверное, мне и запомнить его легко.
А с чем у вас ассоциируется такое неконкретное слово, как «любовь»?
«Любовь» для меня как какой- то всплеск, и силуэт обязательно двоих. Когда я добегаю до этого слова, то невольно останавливаюсь — как от яркой вспышки света. Бывает, я даже выкрикиваю это слово.
Простите, вы сказали «добегаю»...
То, как я запоминаю, это не полка, и не лестница... а будто нити какие-то висят, паутинка сверкающая, и я бегу, бегу по ней и вижу, что и в какой ячейке.
А цифры, которые ассоциируются с образами?
Цифры запоминать легче. Не знаю, почему. Бывает, я их запоминаю большими группами, потом уже делю на маленькие. А в большинстве случаев просто их вижу. Ну да, на светлом фоне. Они как бы просвечивают. Этакий светящийся контур вокруг них.
А когда вы внушаете тем, кто на сцене, что из зрительного зала поднимается вода...
Я представляю себе, как будто она и в самом деле поднимается. Вижу ее совершенно реально. А когда говорю, что только мой взгляд проникает сквозь окружающий всех туман, то действительно вижу луч, пронизывающий все насквозь. Сейчас я веду дневник: все свои наблюдения записываю, слежу за собой. И, хотя записи пока не систематизированы, одну закономерность я обнаружила. Например, в новолуние у меня почему-то ухудшается па-мять. Раньше я на эту зависимость памяти от времени года, дня и ночи не обращала внимания. Теперь отмечаю в дневнике. В чем дело? Пока загадка.
Судя по всему, работа поглощает вас целиком. А что же остается для семьи? И вообще — отличается ли ваш образ жизни от обычного?
Конечно, работа накладывает свой отпечаток — почти нет свободного времени. Но в личной жизни мне повезло: муж меня понимает. Если же говорить об образе жизни в целом, то он не очень отличается от типичного.
А диета?
Никакой особенной диеты. Разве что в понедельник .— всегда разгрузочный день.
Возьмем для примера вторник...
В восемь утра — подъем. Обливаюсь холодной водой. Когда есть время, сажусь на велотренажер, чтобы не полнеть (в роду у меня все полные). Потом готовлю завтрак: для себя, мужа и четырехлетнего сына Славика. Обязательно какую-нибудь кашу, масло, сыр. А вообще едим все подряд, за исключением мяса. Стараемся и мучного меньше есть, отдавая предпочтение хлебу грубого помола. Пьем соки. Часто едим овощи. Постоянно на столе у нас разные травы. Варим вегетарианские супы, щи.
Потом я куда-нибудь еду по делам или остаюсь дома — заниматься. Что делаю конкретно? Разучиваю новые номера, какие — секрет. Совершенствую память. Продолжительность занятий самая разная. В дни концертов не занимаюсь. Но, помня наставление Лонго, в любом случае должна настроиться. Нужная для настроя тишина — за кулисами редкость. Но помогает другое. Перед концертом я обязательно должна привести в порядок голову, то есть расчесать буквально каждый волосок. Прическу в парикмахерской делать бес¬полезно — все равно всю ее перед концертом я потихонечку расчешу. Привычка, ритуал, как хотите называйте, но только мне это помогает. Бывает, не успею расчесать волосы — сразу чувствую себя какой-то скованной.
Говорят, чтобы концентрировать энергию, нужно садиться в позе лотоса и ждать, пока в тебя не устремится космическое излучение. Насколько это реально?
Не знаю. Я стараюсь больше общаться с природой, больше заземляться. Ведь если в человеке преобладают «отрицательные» заряды, он меньше болеет. Больше «положительных» — начинает заболевать. Что значит заземляться? Больше ходить босиком: по полу, по земле, по снегу. Делать пробежки ночью или рано утром. Надо контактировать с деревьями. Потрогайте дерево зимой: оно же теплое, оно дышит!
Что бы вы пожелали человеку, захотевшему развить свои способности?
Во-первых, вести здоровый образ жизни: не пить, не курить, сохранять чувство меры. Во-вторых, пусть больше читает. Даже того немногого, что есть, достаточно, чтобы человек увидел, что ему нужно делать. И, в-третьих, верить в себя... Я всегда радуюсь, когда узнаю, что после моих концертов у кого-то снова оживают таланты, кто-то начинает писать стихи...
А что, по-вашему, нужно, чтобы как можно больше людей могли «открывать» себя? Могли бы вы проводить открытые уроки самовнушения или развития памяти?
— Если мне предложат — с удовольствием откликнусь. Готовлюсь к тому. Сейчас обновляю программу, включила в нее новые, более сложные номера.
Разговор закончился, а я долго был под впечатлением слов Светланы. Во мне боролись досада и удивление. Досада, что и я, и сотни людей вокруг, обладая недюжинными природными способностями, даже не подозреваем о дремлющих в нас талантах. И удивление — вот ведь какие необыкновенные люди живут рядом с нами, а мы воспринимаем их занятие как развлечение.
Снова и снова вспоминался рассказ Светланы Тим о том, как ей удаляли сразу два зуба мудрости: ей хотели сделать наркоз, а она отказалась, и врач страшно удивлялся, что она почти не чувствует боли. Удалять зубы — мука. Значит, можно взять власть над болью? Той самой, что неотступно преследует человека, причиняет ему страдания. И вдруг она пропадает. Почему? Вспомните: в детстве вы порезали палец, но в игре забыли про него. Порез остался, а боли не было. Значит, каждый может сознательно забыть о боли, надо только научиться это делать. Светлана Тим может научить умению преодолевать себя...
У каждого из нас есть мечта. Но да¬же обладая способностями, мы не достигаем желаемого. Талантливый человек, столкнувшись с препятствием, для преодоления которого нужно лишь упорство, почему-то теряется, пасует, быстро устает, а потом и вовсе смиряется с тем, что мечта осталась мечтой. Не замечали ли вы, как часто не хватает нам доброжелательности? Хмурые лица в очередях, взрывы раздражительности на работе и дома, застывшие маски озабоченности на улице... Неприязнь сковывает, убивает в нас творческое начало. Концерты Светланы Тим возрождают его. Хотите убедиться? Возьмите урок доброты у Светланы Тим!