Много лет кряду автор в силу служебных обязанностей посещал сессии Академии медицинских наук СССР. Не скрою, далеко не все эти высокие собрания ученых захватывали воображение. Нередко приходилось затрачивать дополнительные усилия, чтобы сквозь нагромождения замысловатых терминов пробраться к сути, понять, что же с таким монотонным усердием доказывает очередной оратор. Но когда на трибуну поднимались академики Ипполит Васильевич Давыдовский, Иосиф Абрамович Кассирский, Петр Кузьмич Анохин, зал невольно притихал, вышедшие спешно возвращались на свои места, все вооружались блокнотами и карандашами. Знали: сейчас прозвучат нетривиальные мысли, будут высказаны оригинальные идеи, даже знакомые, примелькавшиеся явления обернутся вдруг своей удивительной, непознанной стороной. Эти люди обладали редкостным даром оценивать то, что открыто взору каждого, с каких-то неожиданных позиций и неотразимой логикой своих доказательств убеждать. Причем мысли, высказанные ими, словно зерна в почве, прорастали постепенно, прочно завладевали сознанием, становились как бы собственными выводами. И. В. Давыдовский особенно поражал философскими обобщениями, вещи, казалось бы, совсем далекие друг от друга, магией его рассуждений причудливо соединялись, выстраивались в строгие линии открытых им внутренних связей. И. Л. Кассирский завораживал неотразимыми, изящными по форме, подкупающе убедительными образами — облекал живой плотью неуловимые явления, делал их осязаемыми и зримыми. Люди, даже совсем далекие от той области науки, в которой он работал, невольно становились его союзниками — такой властной силой обладала его безукоризненная речь. Впрочем, так же мастерски, поэтически писал он и свои научные книги, читать их — истинное наслаждение. Иным был исследовательский и ораторский дар П. К. Анохина. Па трибуне он оставался зорким, строго педантичным ученым, с безукоризненной точностью выстраивал перед слушателями цепь добытых им, широко осмысленных фактов и доказывал, убеждал, снимал все сомнения.
...Прошли с тех пор десятилетия, но я отчетливо вижу открытый просцениум, кафедру, скорее похожую на школьную, светловолосого человека с чуть заостренным носом и глубоко посаженными зеленовато-серыми пронзительными главами. Коротким, рубленым взмахом руки он подчеркивал те места в своей речи, которым придавал особое значение. Не напрягая голоса, очень четко и звучно, так, что его слышали все, даже в последнем ряду, он говорил притихшим во внимании коллегам:
Нашу науку — физиологию — всегда спрашивали: как работает организм? — Петр Кузьмич замолк, выждал, поднял голову, обвел взглядом зал, — Сегодня от нее требуют другое, хотят получить ответ на другой вопрос: почему мы остаемся здоровыми, несмотря па то, что каждый день на нас действуют тысячи факторов, отклоняющих здоровье от нормы?
В моем блокноте сохранились лишь отрывочные фразы, отдельные, наспех записанные слова. Но я хорошо помню смысл его дальнейшей речи. Он словно бы спрашивал собравшихся на сессию ученых: не очевидно ли, что иные устоявшиеся концепции дарвинизма испытывают ныне давление со стороны новых, бурно развивающихся наук, особенно генетики? И тут как бы сами собой, естественно возникают очень острые, подчас парадоксальные вопросы: как сохраняется «биологический порядок» при столь большом количестве внутренних и внешних помех? Как могут аномалии, ошибки и помехи, а, если сказать обобщенно, беспорядок и хаос обеспечивать гармоническое развитие живого? Перед наукой ста¬ли вырисовываться диалектические противоречия: порядок — из беспорядка? Здоровье — из болезни? И всплыла крайне «неудобная» для схоластов, беспокойная истина: безошибочного равновесия среди живого не бывает!
Я горд тем,— явственно слышатся мне давние, не размытые временем слова П. К. Анохина, — что являюсь учеником великого Павлова. Не рискуя вызвать ваши сомнения, смею заявить в данном высоком собрании: я знаком с основами физиологии. И в этом своем качестве осведомленного физиолога я не перестаю удивляться величайшей мудрости природы, наделившей все живое, человека в том числе, тем обилием сложных приспособительных механизмов, которые позволяют ему адаптироваться к самым неблагоприятным условиям — жить в них, трудиться, размножаться, творить. Наша наука в долгу... Мы должны глубоко познать и поставить на службу здоровью все принципы, все приводные ремни, все силы адаптации, благодаря которым (добавлю: и вопреки множеству враждебных воздействий) мы живем на этой прекрасной планете...
Адаптация через болезнь.
Возможно ли такое! — воскликнет читатель. Его сомнение — далекий отзвук той борьбы, которая долго велась между учеными. Суть споров, если огрубить их, в том, как рассматривать самую болезнь? Что это — особый способ приспособления, когда «припертый к стене» организм защищается меньшим страданием от большего? Или болезнь — это результат некого внешнего воздействия. «Полом», подлежащий «починке медицинскими средствами?
В сознании масс издавна укоренилось второе представление. Так ведь и видится: развился атеросклероз — из-за излишнего поступления с пищей холестерина. Дизентерия — результат попадания в желудок вредоносного ми роба. Сенная лихорадка, дерматит, крапивница, астма - тут и сомневаться по в чем — в организм был занесён аллерген — культура луговых растений, перхоть животного, какое-то химическое вещество, пищевой продукт, лекарственный препарат.
В этой связи стоит вспомнить одно знаменательное событие, которое произошло в г. Базеле 27 июня 1527 год Профессор местного университета Теофраст Гогенгей; более известный под именем Парацельс, вышел в тот день на городскую площадь, сопровождавшие его ученик несли толстые фолианты сочинений о болезнях Гиппократа, Талона и Авиценны. На глазах у изумленной публики профессор сжег эти книги, возвестя «городу и миру» перевороте, который он произвел в медицине.
И тогда и много позже полемика, по сути, велась вокруг двух теорий: саногенеза и патогенеза. Ярый сторонник первой теории профессор С. М. Павленко утверждал, что профилактика болезней заключается не только в устрашении действия болезнетворного фактора, но и в усилении активности так называемых защитно-приспособительных (саногенетических) механизмов. «Саногенез,— говори он,— это сложный процесс мобилизации защитных пpиспособлений организма, направленных на предотвращение (восстановление, замещение) возникшего в организм повреждения. Болезнь есть отход от нормы, который 0рганизм должен «чинить» своими защитными средствами».
Выдающийся патолог и медицинский мыслитель академик АМН СССР И. В. Давыдовский откровенно высмеивал такое локалистическое представление о причине недуга, сравнивал его со спичкой, от которой загорелся дом. Попробуйте-ка отыскать эту спичку на пепелище! И какая, в конце концов ,разница для пожарных, приехавших тушить пламя, отчего возник пожар,— от СПИЧКИ, ОТ свечи ИЛИ от удара МОЛНИИ. Еще более убогое занятие — отождествлять болезнь с ее причиной. Радиоактивное облучение к примеру, может длиться считанные доли секунды, страдание растягивается на годы. Однажды приведеный в действие патологический процесс развивается по своим, ему лишь свойственным законам. В его проявлениях нет ничего общего с тем повреждающим механизмом, который, словно завязка в авантюрном романе, послужил началом всех последующих печальных событий.
Сторонники Давыдовского не без оснований спрашивали: а есть ли вообще такое понятие: норма? Ее четкого определения ни в биологии, ни в медицине до сих пор не существует. Само состояние здоровья не имеет ясных границ, оно не исключает ни наличия в организме пока еще не проявившего себя болезнетворного начала, ни колебаний в самочувствии. Практически человек никогда не имеет абсолютного здоровья, а организм даже тяжело-больного располагает резервами здоровья, от которых в большой степени зависит выздоровление. Таким образом, реальным является промежуточное между здоровьем и болезнью состояние, которое, перефразируя слова Гегеля, вмещает в себя противоречие между здоровьем и болезнью. На крайних полюсах они кажутся абсолютно противоположными. На самом же деле существует их скрытое взаимодействие. Отсюда многие способы лечения «болезни болезнью».
Наблюдая за адаптацией людей к условиям Крайнего Севера, академик АМН СССР В. П. Казначеев заметил, что если биологическая система резко истощается, то наступает организованная минимализация жизни, происходит это самое «приспособление через болезнь, сохранение жизни за счет дорогой вынужденной платы». Такого рода патология до поры до времени скрыта самим здоровьем человека. Но и оно ведь весьма и весьма различно: из тысячи носителей вируса полиомиелита 990 не болеют им совсем, остальные 10 болеют по-разному, в том числе один- два — паралитической формой. От 6 до 10 процентов людей никогда не простужаются. В то же время, но данным таллинских геронтологов, почти у каждого посетители поликлиники старше 60 лет обычно выявляют не менее трех болезней.
Если все же кто-то будет с упорством искать норму в медицине, то он должен заранее учесть, что это некое сложное диалектическое единство общего и частного, количества и качества, гармоничное взаимодействие многих элементов организма, его постоянное соответствие меняющимся условиям внешней среды и оптимальное к ней приспособление. Сама эта сложность до такой степени размывает границы нормы, что прекращает ее в некую квадратуру круга.
Великолепны приспособительные качества, высока стойкость человеческого организма. Однако нельзя не учитывать, что это чрезвычайно тонкая, сложная организации, ее способны вывести из строя такие мелочи, как десяток молекул вредного вещества, сотня миллиампер электрического тока, проникшего в область сердца, или повышение температуры тела всего на 5—6 "С. А мы? Как настойчиво и систематически «раскачиваем» мы свои опоры: злоупотребляем спиртным и табаком, переедаем, недосыпаем, изнеживаем себя недостаточной подвижностью, взрываемся без нужды и злимся без меры. Современному специалисту приходится врачевать одновременно и болезнь, и больного, рассматривая их в неразрывном единство, видя в каждом пациенте, прежде всего личность и в то же время леча его oт конкретного недуга. И тут не годятся никакие уловки, ибо жизнь неумолимо обнажает истину. Не зря ведь говорят, что архитектор скрывает. свои ошибки под штукатуркой, повар — под соусом, а врач — под землей.
Надорганизменные организмы
Зло ошибаются те, кому человеческое общество представляется механической суммой индивидов. Это со свойственной ему прозорливостью отметил еще К. Маркс. Вопреки очевидности, писал он, «общество не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей и отношении, в которых эти индивиды находятся друг к другу»; в свою очередь эти «отношения выступают как обусловленные обществом, а не как определенные природой». Вот почему диалектически мыслящие биологи и медики отказываются рассматривать изолированный организм в качестве некой «элементарной» единицы и пришли к пониманию того, что углубленному исследованию подлежат сообщества, то есть надорганизменные формы.
Любое человеческое сообщество, пишет пристально изучающий проблемы адаптации академик АМН СССР В. П. Казначеев, можно рассматривать как «надорганизменный организм». Это заставляет изучать здоровье не только индивида, но и человека, уже «вписанного» в некое сообщество. Заведомо недостаточными оказываются также исследования «индивидуальных качеств» людей, поскольку здоровье каждого из них связано очень сложными взаимозависимостями. Наиболее ярко и отчетливо это теория иллюстрируется на примере активно осваиваемых районов Крайнего Севера и Сибири. Исследования, проводимые учеными Сибирского отделения АМН СССР, показали, что организм одних новоселов довольно быстро, что называется, «с марша» дает отпор атакам неблагоприятных факторов, более или менее успешно их отражает. Однако радость победы недолговечна, резервы быстро истощаются, организм как бы «выдыхается». Врачи назвали таких людей «спринтерами». Другая часть приехавших — так называемые «стайеры». У них тоже происходит мобилизация ресурсов, но идет она значительно медленнее, на первых порах организм таких приезжих не очень то справляется с резкими экологическими нагрузками. Однако с течением времени адаптивные «ответы» становятся все более устойчивыми и падежными — организм входит в прочное, долговременное сцепление с новой экологической обстановкой.
Сотрудники Института клинической и экспериментальной медицины выявили определенную связь «спринтерских» и «стайерских» типов с ростом, весом, окружностью груди, показателями электрокардиографии, данными анализов крови и даже с психоэмоциональными характеристиками людей, нe одинаково протекают в этих группах и некоторые болезни, для их лечения и профилактики требуются разные методы. Здесь ввели даже специальный термин — «синдром полярного напряжения» и выявили особый феномен: под давлением неблагоприятных условий организм вспоминает то, что, казалось, было им прочно забыто — извлекает из своей генетической памяти некую программу внутренней и психофизической перестройки. Ничто не мешает рассматривать сообщество этих людей как «надорганизменный организм», который, подобно реальному, отвечает на экстремальные условия мобилизацией внутренних резервов.
А если резервов не хватает? Тогда происходит то, с чем ученые встретились на БАМе: среди людей, проработавших там более пяти лет, 70 процентов заболевших оказались «спринтерами», уже на второй год пребывания на стройке работоспособность у них была самой низкой. Потом начинался процесс их миграции — так возникший на БАМе «надорганизменный организм» поддерживал свою экологическую прочность. В случае, если нагрузки, несмотря пи на что, продолжают превышать допустимый рубеж, переутомление «спринтеров» способно приобрести черты эпидемии, распространиться на все сообщество, даже после того, как будут ликвидированы непосредственные причины первичного утомления. Можно, наверное, сделать вывод, что Север вообще не принимает людей с «коротким» спринтерским дыханием.
Участники Первой Всесоюзной школы-семинара по проблемам экологии человека не случайно написали в своем решении: «Широкомасштабное хозяйственное освоение территорий СССР, экстремальных по природным условиям... ставит перед наукой и социалистической практикой новые проблемы, к числу которых в первую очередь относятся адаптация больших контингентов людей к экстремальным условиям среды, возникновение отдаленных генетических последствий». Помочь здесь, подчеркивает академик В. П. Казначеев, обычной медицинской профилактикой уже нельзя. Традиционная — исключительно «лекарственная» — методика охраны здоровья не справляется с ситуацией. Мало того, может усугубить эту ситуацию. Увлечение «фармацевтической» помощью делает организм этаким иммунологическим недорослем, ведет к его неизбежной инфантилизации, при которой взрослых людей начинают поражать детские инфекции.
Сибирские ученые выработали новое представление о типах конституции человека и их классификацию по реакциям на экстремальные факторы внешней среды. Выяснилось, что одни люди неустойчивы перед длительным действием неблагоприятных факторов, хотя и малой интенсивности, другие, наоборот, не умеют противостоять кратковременным, но мощным раздражителям. Благодаря этому удается осуществлять профессиональный отбор лиц, выезжающих осваивать Север.
В условиях, когда полгода длится день, а полгода — ночь, у людей тормозится углеводный обмен и усиливается жировой и белковый. Иными словами, происходит переключение энергетического обмена с «углеводного» типа на «жировой». В крови у жителей Севера относительно меньше витаминов, макро- и микроэлементов, причем это явление не связано с использованием продуктов со сниженной витаминной ценностью, употреблением низкоминерализованной воды, а обусловлено характером адаптационных изменений. В определенных экологических условиях происходит перестройка всех видов обмена веществ и формируется своя, региональная норма. На Севере выше потребность в белково-липидных продуктах и, следовательно, больше должна быть дневная порция калорий (их дают В основном жиры и частично белки), а вот повышен¬ной потребности в витаминах нет. Аборигены Севера не заготавливают впрок ни грибов, ни ягод, все необходимое для организма они получат с мясом оленя и рыбой.
Углубленное изучение Севера позволило сделать и некоторые более общие выводы.
Как оказалось, потоки элементарных частиц и электромагнитные излучения, не неся с собой большой энергии, играют тем не менее важную информационную роль: сигнализируют об изменениях окружающей среды. В периоды же особо бурной деятельности солнца и усиления всех видов солнечного излучения — рентгеновского, ультрафиолетового, инфракрасного — резко увеличивается смертность от инфаркта миокарда, обостряются хронические заболевания печени, ночек, приступы бронхиальной астмы, боли в суставах.
Все это важно вообще, поскольку ныне сбывается предвидение гениального Ломоносова о том, что российское могущество будет прирастать Сибирью, и особенно важно для миллионов новоселов, у части которых на новом месте под влиянием суровых условий повышается конфликтность, нарастают навязчивые невротические состоянии, увеличивается склонность к алкоголизму. У женщин появляется акушерская патология: токсикозы беременности, преждевременные роды, нарушения менструального цикла. Отсюда повышается значение разработанной сибирскими учеными научно обоснованной организации жизни больших коллективов в экстремальных условиях Севера.
Важно напомнить обо всем этом именно в наши дни, когда такое большое внимание уделяется «человеческому фактору». Человек в современном и особенно в грядущем мире не в идеале, а на практике должен стать «мерой всех вещей», мерой всех научных и художественных концепций. В отличие даже от сложных неорганических систем человек обладает такой высокой степенью цельности, системности, что нужны для его изучения новые подходы, комплексные методы. Наука пока как-то больше чисто внешне обслуживает человека. А ведь и сам мир человека, который будет разгадываться целым комплексом наук, гораздо более таинствен, чем мир космоса. И на пути в глубины этого мира нас ждут не менее великие открытия.