СИСТЕМНОСТЬ,  ГОМЕОСТАЗ  И  АКТИВНОСТЬ  ОРГАНИЗМА
М. Г. ЯРОШЕВСКИЙ
Kак нередко случается в истории мысли, с появлением новых научных концепций меняется видение прошлого. В нем начинают различать идеи, родственные этим концепциям, осмысливают их как предвестники и прообразы. Сказанное относится и к принципу системности.
Речь в данном случае идет, конечно, не о стадиях, через которые проходит рецепция нового знания, когда оно сперва отвергается как несовместимое с существующими воззрениями, а затем наступает период его ассимиляции, происходит переориентация мышления на новый лад и, наконец, раздаются голоса о том, что перед нами всего лишь «хорошо забытое старое». Речь, повторяем, идет не об этом, а об одной из главных антиномий научного прогресса и соответственно исторического познания, а именно об антиномии вариантного и инвариантного в развитии идей, о традициях и новаторстве, о диалектике абсолютного и относительного в постигаемой истине.
Системный подход вовсе не является «терминологической революцией», попыткой представить давних знакомых под новыми именами. Он знаменует важные сдвиги в способах исследования и интерпретации явлений, а иногда и в способах построения научных предметов. Но эта, ставшая тривиальной оценка таит опасность забвения более глубоких, чем выявляемые современной методологической рефлексией, оснований данного научного направления. Если бы системный подход был чем-то прививаемым извне со стороны энтузиастов новых методологических стратегем, цена его была бы невелика. Сами энтузиасты появились в ответ на те изменения, которые претерпел категориальный строй позитивного научного знания. Чувство историзма не должно покидать приверженцев системного движения. Лишь в этом случае они смогут сохранить понимание того, откуда и куда они идут.
Системный подход как методологическая ориентация не был «изобретен» философами. Он зародился в определенный исторический период в силу обстоятельств, достаточно детально рассмотренных в литературе, и реально направлял исследовательскую   практику (включая лабораторную, экспериментальную работу еще до того, как был эксплицирован идеально, в виде набора методологических идеализаций. Более того, известны попытки самих естествоиспытателей вычленить эти идеализации общего состава предметных научных знаний, выявить его особый (сравнительно с этим составом) идейный статус и даже признать  за ним эвристическую роль. Конечно, такие попытки зародились не ранее того, как «системная эвристика» уже успешно использовалась на уровне конкретных, эмпирических исследований.
В области биологических наук наиболее интенсивно шла кристаллизация принципа системности как регулятора повседневной лабораторной работы. Поэтому вполне закономерно, что именно биологам принадлежали попытки осмыслить этот принцип на уровне специальной теоретической рефлексии.
Так, Уолтер Кеннон — самый крупный американский физиолог нашего века — выдвинул концепцию о «рабочих принципах» науки, которые он трактовал не как извне заданные логические (или эвристические) нормативы, а как «вычитываемые» из природы самих объектов, в данном случае биологических. Натуралист, оперируя ими, способен обнаружить новые феномены, прийти к важным открытиям. К этим принципам Кеннон относит наряду с причинностью и системность. Причинность предполагает, что за каждым жизненным отправлением стоят производящие его (хотя, быть может, при наличном уровне знаний незримые) естественные, доступные опытному контролю факторы. Что же касается системности, то ее синонимом для Кеннона являлся принцип гомеостаза, согласно которому все происходящие в организме события направлены к сохранению стабильного состояния вопреки возмущающим влияниям среды. Рабочий, эвристический смысл этого принципа Кеннон видел в том, что, руководствуясь им, физиолог в любом компоненте и отправлении живой системы усматривает одно из приспособлений, решающих единственную задачу — удержать внутреннюю среду в равновесном состоянии. Такой общий взгляд позволяет делать настоящие открытия.
Под открытием, как явствует из разъяснений Кеннона, можно понимать различные вещи. Иногда, говоря о нем, имеют в виду какой-либо частный феномен типа открытия адреналина как секрета надпочечников или торможения мышечной активности при раздражении определенных нервов или нервных центров. Однако все это скорее предоткрытия, поскольку не выявлена роль установленных фактов в «телесной экономии». В чем смысл выброса адреналина или торможения деятельности мышцы. Только ответив на этот вопрос, можно говорить о подлинном открытии. Ответ же на него способна дать лишь общая системно- гомеостатическая модель. Она позволяет объяснить факты, обнаруживаемые на чисто эмпирическом уровне, а также имеет пр0 гностическую ценность, направляя на поиск еще неизвестных физиологу регуляторов, обеспечивающих устойчивость организма и вступающих в игру при ее нарушении.
Из исследований биологического гомеостазиса Кеннон экстрагировал «общие принципы организаций», действительные для любых «сложных объединений» (систем). «Имеются,— указывал  общие принципы организации, приложимые в широких масштабах к сложным объединениям сотрудничающих частей» с. 34]. Конкретизируя это положение и охватывая им наряду биологическими объектами социальные, Кеннон выделяет обширный спектр признаков, характеризующих систему в отличие от «не-системы»: стремление к сохранению стабильности, дифференциацию и интеграцию функций «сотрудничающих частей» с целью решения общей для всей системы задачи, согласование внешних и внутренних отношений, саморегуляцию, обеспечиваемую своевременным поступлением сигналов об отклонениях от «средней позиции» и принятого курса с последующим включением средств восстановления стабильности и др. Сквозь призму этих признаков следует, по Кеннону, изучать как «тело биологическое», так и «тело политическое» (социальное), начиная от элементарной системы, каковой является семья, и до государства.
Такой подход, согласно Кеннону, универсален, но смысл его, как мы видим, исчерпывается идеей гомеостаза, т. е. определенного типа физиологической регуляции, с открытием которого наступила новая эпоха в разработке представлений о «внутренних пружинах» организма. Концепция гомеостаза воплотила принцип системности, который посредством нее внедрялся в мышление натуралистов, исследователей поведения и саморегуляции сложных систем. Его методологическая сила коренилась в преобразовании таких кардинальных категорий, как часть и целое, структура и функция, причина и цель, внешнее и внутреннее. Само же преобразование, повторяем, происходило не по ту сторону конкретно-научной исследовательской практики, а в ее глубинах исходя из модели организма как субстрата гомеостатических регуляций.
Имелись ли у Кеннона предшественники? Первая попытка представить организм как целеустремленное целое принадлежит Аристотелю. Поскольку открытое им с естественнонаучных позиций своеобразие организации и поведения живых организмов получило впоследствии идеалистическую интерпретацию и Аристотелю был присвоен титул родоначальника витализма, необходимо реконструировать аристотелево учение об организме в его исторически достоверном виде. Обратимся к контексту, в котором оно сложилось.
Аристотель, как известно, прошел школу Платона, опиравшегося при истолковании человека не на философию природы, а на задаваемую социумом этику, т. е. область, где действуют нормы, «целевые причины» как регуляторы поведения отдельной особи (организма). Платон распространил свойства морального сознания на всю действительность. Вещи у него стремятся подражать идеям, к ним же устремляются несовершенные человеческие преставления, а сами идеи стягиваются к высшей из них — идее блага. Детерминизм, различные варианты которого содержались в учениях прежних философов — от Гераклита до Демокрита, был отвергнут во имя телеологии. Гносеологическим истоком такого воззрения послужили реальные свойства человеческого сознания, как устройства, ориентированного на еще нереализованные цели. Хотя цели и берутся из внешнего мира, но они вовсе не движут поступками по типу внешних толчков. Вместе с тем, «телеология» на уровне сознания отличается от целесообразности отправлений организма на других уровнях.
Для Платона здесь никаких проблем не существовало: ведь, он ставил поведение не только организма, но и неорганических тел в зависимость от внеположных всему материальному регулятивов (идей). В ином направлении продвигалась мысль Аристотеля, учившегося не только по «устным текстам» Платона, но и по книгам ненавистного Платону Демокрита, считавшего согласно свидетельству древних, что одно причинное объяснение стоит персидского престола. В демокритовой картине образования несчетного множества миров из потоков неделимых и непроницаемых частиц не было места для понятия цели. Организм как скопление атомов считался возникающим и распадающимся в силу действия тех же законов, по которым возникают и исчезают все остальные вещи. Если для Платона прототипом объяснения организма служило человеческое сознание с реально присущей ему социально обусловленной способностью программировать телесные действия индивида, то Демокрит не видел в организмах ничего, кроме сочетаний атомов, возникающих время от времени в общем круговороте природы. Ни у Платона, ни у Демокрита категория организма в качестве самостоятельной не выделялась. Она еще не приобрела своего собственного, одной лишь ей присущего содержания, организм отождествлялся либо с другими природными телами, либо с человеческим мышлением с его спо¬собностью к сознательному целеполаганию.
К этому необходимо присоединить следующее существенное обстоятельство. У всех философов до Аристотеля движущим началом вещей считалась душа. Однако, по Демокриту, душа это легкие и шарообразные атомы огня, одна из разновидностей вещества среди других, к которой равно применим физический закон рассеяния (ведь душа тоже является телесной). Мировоззренческое острие этой идеи было направлено против господствующих мифолого-теологических догм. Но в плане естественнонаучном она служила барьером к объяснению реальных системных особенностей живого организма, поскольку снимала с повестки дня проблему организации и устойчивости физических процессов в организме.
Этот барьер перешагнул Аристотель. Он не смог бы выстроить свою модель, не будь предшествующей «дуэли» между Платоном и Демокритом, показавшей применительно к организму недостаточность прежних представлений как о причине, так и о цели. Учтя итоги этой «дуэли» и обобщив огромный опыт античного естествознания, Аристотель реализовал новый категориальный синтез, который позволил трактовать организм в качестве особой системы, подчиненной и телеологии и причинности, но в ином смысле, чем это представлялось ранее.
Живой организм имеет физический субстрат, в нем содержатся те же элементы, из которых состоит неорганическая природа, но в нем действие этих элементов совершается в определенных границах, положенных его особой организацией, которая выступает как целое, определяющее взаимосвязь частей. Организм прекращает свое существование не из-за исчезновения одного из главных элементов (атомов огня, как учил Демокрит), а из-за распада организации. Эту организацию Аристотель обозначил термином «душа», имеющим в его концепции значение, существенно отличное не только от всех предшествующих, но и последующих. Душа для Аристотеля — это форма организации способного к жизни тела. «Необходимо душу признать сущностью, своего рода формой естественного тела, потенциально одаренного жизнью» [1, с. 36]. Смысл этого главного вывода Аристотель стремится раскрыть в трех метафорах — «секира», «глаз», «кормчий». Физическое тело тогда становится секирой, когда производит свойственные ему операции. «В этом и заключается душа» [1, с. 37]. Глаз перестает быть глазом с утратой зрительной функции. «Если бы глаз был живым существом, душой его было бы зрение» [1, с. 37]. И, наконец, «неясно, с точки зрения Аристотеля, не относится ли душа к своему телу как корабельщик к своему судну» [1, с. 37].
Функция органа, деятельность органа, управление движущимся объектом — таковы признаки, на которые следует ориентироваться в поисках природы души. Душа — это операция, деятельность и управление, но не самостоятельное тело среди других, не особое начало, как предполагалось прежде. «Правильно думают те,— продолжает Аристотель,— кому представляется, что Душа не может существовать без тела и не является телом» (1 с. 41]. Идеалистические интерпретаторы Аристотеля во все последующие века неизменно ставили ударение на второй части тезиса («душа не является телом»), игнорируя итог аристотелевых размышлений о природе души, итог, который сразу же делал бессмысленными все вопросы о прошлом и будущем души, способах ее соединения с телом и т. п. Тезис «душа не является телом» имел у Аристотеля тот единственный смысл, что она не идентична ни отдельным вещественным элементам, ни их смешению. Поэтому те представления о соотношении этих элементов (проблема части и целого), об их взаимодействии на основе соударения, сцепления и других физических процессов (проблема причинности), их концентрации и рассеяния (проблема упорядоченности) , которые неотвратимо следовали из презумпции о «вещественности» организма и его души, должны быть заменены другими, более адекватными.
Вместе с тем, не являясь телом, душа не может существовать без него. Смысл этого положения разъясняет приведенные выше метафоры: кусок камня превращается в орудие только в руках того, кто употребляет его с определенной целью, но вместе с тем ставить цель бессмысленно, не обладая средствами к ее достижению; глаз становится органом благодаря выполнению им своей функции, но ничто не может функционировать, не будучи способным к этому. Мы видим, что наряду с проблемами, поставленными у предшествующих философов, но не получившими приемлемого для Аристотеля-биолога решения (часть и целое, причинность, упорядоченность), здесь поставлены новые проблемы, особо важные в плане постижения своеобразия живого — цель и средства, структура и функция. Однако этим не ограничивалось аристотелевское положение о невозможности существования души без тела. Имелся еще один аспект, касающийся уже отношения души не к ее органическому субстрату, а к внешней среде, от которой этот субстрат не отделим.
Преимущество предшествующего материализма определялось тем, что душа, мыслившаяся как разновидность вещества, включалась в круговорот природных стихий и благодаря этому подводилась под общие законы мироздания. Аристотель первым провел демаркационную линию между неорганическим и органическим. Проблема их взаимоотношения тем самым выступила в новом ракурсе. Ведь органические тела построены из тех же элементов, что неорганическая природа, и могут существовать не иначе, как черпая в ней вещество, поддерживающее, говоря аристотелевским языком, их «питание и рост». Питание происходит за счет внешнего вещества, которое, однако, поглощается органическим телом принципиально иначе, чем неорганическим, а именно путем целесообразного распределения «в пределах границы и закона». Такой специфический для живого организма способ усвоения внешнего и есть душа в ее самой фундаментальной форме. Таким образом, к обрисованному спектру проблем, связанных с разработкой категории организма, присоединялась еще одна — проблема соотношения внешнего и внутреннего, с признанием первичности внешнего и активности внутреннего.
По образцу «питания» (как мы сказали бы сейчас, ассимиляции веществ) Аристотель попытался представить и другие функции одушевленного тела — сенсорную и интеллектуальную. Здесь сохраняется тот же подход — первичность внешнего и активность внутреннего. В ощущении (сенсорная функция) это выражено в том, что воспринимаются формы предметов без их материи, «подобно тому как воск принимает оттиск печати без железа и без золота» [1, с. 73].
В отношении сенсорной функции, где непременность воздействия физического предмета на орган очевидна, принцип первичности внешнего удавалось провести бескомпромиссно. Однако, отношении способности организма к интеллектуальным актам ситуация была значительно сложнее. У человека в отличие от животных цель стремлений может выступать не только в форме чувственных образов, но и понятий, которые организм, согласно Аристотелю, усваивает из внешнего по отношению к нему источника. Что же является таковым источником? Ведь объекты интеллектуального познания («усвоения») существенно иные, чем объекты «питания» или ощущения, которые носят «вещный» характер, они находятся за пределами взаимодействия организма с внешним миром, вне природы. Здесь у Аристотеля линия детерминистского, естественнонаучного объяснения обрывалась. Организм оказывался причастным к миру вечных категорий и истин, постигаемых в деятельном состоянии и напоминающих платоновские надзвездные идеи.
Известно, какие контроверзы в истории философской мысли породил аристотелевский догмат о «верховном разуме». Мы же в связи с рассмотрением вопроса о том, как у Аристотеля зарождалась новая модель организма, хотим обратить внимание на два обстоятельства: функции организма разграничивались по внешним объектам своей реализации; они истолковывались как неразрывно связанные в последовательном развитии жизнедеятельности.
Перед нами генетический ряд, в котором высшее возникает на основе предшествующего, более элементарного и фундаментального. Живое тело выступало в виде иерархически организованного целого, и эта иерархия имела генетический смысл. Категория организма складывалась в аристотелевском мышлении под воздействием потребности охватить в целостной схеме как предчеловеческие, так и человеческие формы. Но именно последние представляли собой камень преткновения: поведение человека регулируется качественно иным образом, чем поведение животного. Это побудило Аристотеля ввести такую детерминанту, как продукты сверхиндивидуального разума (нуса), исходящие из нематериальной сферы, но оказывающие воздействие на ход телесных процессов. Эти продукты суть нечто «внешнее» по отношению к органическому телу, которому, по Аристотелю, присущ и свой внутренний двигатель. Когда из желудя вырастает дуб, из одной зародышевой клетки — человек, из другой — слон, то объяснить различие в этих процессах развития усвоением внешнего питательного материала невозможно.
До понятия о генетической программе оставалось два с лишним тысячелетия, но принцип направленной реализации (энергейя) присущего организму потенциала (динамис) четко сформирован и выражен в понятии об энтелехии как цели, которая ''движет изнутри». Именно этот термин стал трактоваться как главный показатель виталистического стиля биологии Аристотеля.
Следует, однако, различать две ипостаси в аристотелевой «энтелехии», отражающие его общий подход к организму. Уже отмечалось его стремление постичь организм, как целое, включающее все живое — растительное, животное, человеческое. Отсюда возникала и опасность редукции «сверху вниз» — распространения на элементарное тех способов поведения, которые присущи высшему и сложному. Так произошло и с «энтелехией». В этом термине соединились два значения: «программно-генетическое», указывающее на направленность биологического развития, и «мотивационно-целеобразовательное», характерное только для человека Примером второго (пример Аристотеля) служит творчество скульптора, преобразующего кусок мрамора соответственно замыслу, которым движет телесными действиями этого скульптора. Различий между реализацией генетической программы и программы социальной Аристотель не проводил. Обе объединялись термином «энтелехия». И поскольку целенаправленность человеческого поведения известна каждому из его сознательного опыта, а о генетической «развертке» организма никакого позитивного знания не было, телеология живого представлялась по образу и подобию разумного целеполагания. Это и стало опорой последующего витализма.
Итак, категория организма в качестве биологической сложилась впервые у Аристотеля. Причем эта специально-научная категория имела своей предпосылкой, как мы видим, новый синтез философских категорий — целого и части, причины и цели, структуры и функции, внешнего и внутреннего, цели и средства, возможности к действительности. Воспроизводя своеобразие биологических объектов, Аристотель трактует организм как систему. Она целостна, устойчива, активна, целеустремленна. В отличие от постоянно подверженных «энтропии» (сравни демокритово «рассеяние» атомов) физических объектов она стремится сохранить свою организацию. Будучи неотделима от внешнего, она активно противостоит ему и «поглощает» его порциями в соответствии с присущим ей устройством. В этом мы видим зачатки концепции гомеостазиса, согласно которой организм удерживает свои процессы на стабильном уровне вопреки возмущающим внешним воз-действиям.
Вместо с тем устойчивость живого сопряжена с его изменением, развитием, движущую силу которого Аристотель усматривал в самом телесном субстрате, в стремлении организма к «потребному будущему», к преформированной цели, заранее определяющей ход текущих событий. Учение Аристотеля запечатлело первую фазу научного понимания системности, гомеостаза и активности организма, ставшую исходной для всех последующих исканий и решений.
Вторую фазу открыла биологическая модель Декарта. Она покончила с аристотелевской телеологией, утвердив равенство «организм-машина». Огромное революционизирующее воздействие этой формулы на естествознание общеизвестно. Из организма изгонялись любые факторы, недоступные причинному анализу и экспериментальной проверке. Мыслить организм по типу машины — вовсе не значит отождествлять одно и другое. Это была именно модель, позволившая обрести новые категориальные представления. Старые категории не аннулировались, а преобразовывались, получая четкое выражение в наглядной схеме. Важнейшей среди них, составляющей главный жизненный нерв научного объяснения, явилась категория причинности. Иногда ее отождествляют с детерминизмом как принципом, который ,позволяет предсказывать явления И управлять ими. Но детерменизм не  сводится к причинности, тем более в её механическом варианте, утвердившемся со времен Галилея и Декарта (этот вариант отличался от демокритовского, поскольку причинность выступила в строгом физико-математическом одеянии). Детерминистское объяснение явлений не исчерпывалось причинным не только впоследствии, но и в ХVII в. о котором сейчас идет речь. Между картиной физического мира и картиной (моделью) организма имелось существенное различие, и детерминистская интерпретация второй включила новые важные признаки, без которых прекрасно обходилось строго причинное описание неорганической природы. «Это может показаться невероятным, но это факт, что в течение трехсот лет писатели, которые оспаривали возможность объяснить жизнь, исходя из физики и химии, oпeрировали в качестве аргумента тем, что живые тела не ведут себя машинообразно, вместо того, чтобы указать, что само по себе наличие у живых существ машинообразных функций доказывает, что жизнь не может быть объяснена в терминах физики и химии» [6, с.55].
В определенном смысле Декарт столкнулся с той же трудностью, что и Аристотель, знакомый с наиболее последовательным причинным объяснением взаимодействуя элементов природы, предложенным Демокритом. Для изучения живых систем с присущими им целостностью, упорядоченностью, организации, целесообразностью и др. атомистическая гипотеза» была непригодна. Столь же непригодной в этом плане являлась и картезианская концепция о вихреобразном движении материальных частиц; с её помощью анатомо -физиологическое знание не могло быть продвинуто ни на йоту. Вместе с тем отказаться от указанной концепции значило бы разъять природу на лишенные внутренней связи сферы. Выход,найденный Декартом, известен. Он состоял том, чтобы «вогнать» движущиеся по собственным законам физические «вихри» (в виде огнеподобных частиц, названных «животными духами») в телесную конструкцию, которая, в свою очередь , работает» по собственным, иным, чем в «чистой» физике, принципам. Иными словами, телесная конструкция стала рассматриваться по аналогии с созданными человеком машинообразными устройствами, но не как неорганическое тело. В концепции Декарта следует разграничить трактовку непосредственной мышечной реакции и трактовку поведения организма как целого. Применительно к первой, исходя из постулата, пo которому движение отдельной мышцы не может, иметь
иной причины, кроме материальной, Декарт объяснил это движение притоком «животных духов» (отсюда ложное представление Декарта об увеличении объема мышцы, блестяще опровергнутое Глиссоном). Что же касается целостного поведения, то оно выводилось из «диспозиции органов», т. е. определенной телесной организации. Именно в изображении строения и функции этой организации как целесообразно устроенного целого крылась объяснительная сила понятия, приобретшего в дальнейшем прославленное имя рефлекса. Объяснить рефлекс расположением и связью органов, взаимодействием дискретных частей целостного организма, решающего важную для его благополучия задачу, значило придерживаться не физико-химического, а системного подхода. Системность, целостность, целесообразность в декартовой модели организма — иные, чем у Аристотеля.
Душа уступила место машине. Выигрыш для естественнонаучной мысли был огромным. Правда, конкретные, эмпирически достоверные сведения о внутреннем устройстве работающего организма являлись у Декарта столь же фантастичными, как и у Аристотеля. Очень скоро этим воспользовались противники рефлекторной схемы, которые, атакуя декартовы представления об ее анатомо-физиологических компонентах («животные духи», «поры» мозга и др.), стремились поставить под сомнение схему в целом. Но ее эвристический потенциал был огромен и на протяжении столетий она направляла развитие нервно-мышечной физиологии. Модель «организм-машина» обеспечила с новых позиций понимание таких свойств живого тела, как системность (машина предполагает определенное устройство и согласованное взаимодействие ее компонентов, необходимых и достаточных для успешного функционирования), целостность (у Декарта — ответная реакция на раздражитель производится всей «машиной тела»), целесообразность (в машине она предусмотрена конструктором, а в «живой машине» выражена в полезной службе на благо целого).
Однако два других неотъемлемых параметра живой системы — ее гомеостатичность и активность — модель Декарта не объясняла. Она предполагала, что устойчивость организма обеспечивается, как и в мире механических автоматов, его конструкцией. Сама же конструкция способна лишь отвечать на внешние воздействия, т. е. работать реактивно, а не активно, по собственному почину. Конечно, ввиду такой самоочевидной особенности организмов, как видоизменение ими своего поведения под давлением новых обстоятельств, Декарту пришлось задуматься над возможностью использовать принцип рефлекса для того, чтобы справиться и с этой трудностью. Выход, найденный им, предвосхищал идею об условном рефлексе. «Когда собака видит куропатку, она, естественно, бросается к ней, а когда слышит ружейный выстрел, звук его, естественно, побуждает ее убегать. тем не менее легавых собак обыкновенно приучают к тому, чтобы вид куропатки заставлял их останавливаться, а звук выстрела, который она слышит при стрельбе в куропатку, заставлял их подбегать к ней» [3, с. 623]. Декарт предлагает для объяснения подобных феноменов возможный план перестроек в конструкции  неРВНОЙ машины. Но изменения эти, как и в машинах, считались результатом внешнего вмешательства, а не реализации собственных возможностей системы.
В середине прошлого века в биологии сложилась кризисная ситуация. Прежние представления рушились под влиянием триумфа двух направлений: физико-химической школы, внедрившей в физиологическое мышление закон сохранения и превращения энергии (благодаря чему организм включался в круговорот физико-химических процессов в природе), и дарвиновского учения, в котором принцип определяющей роли внешней среды сочетался с идеей борьбы живых существ за выживание в этой среде. Физико-химическая школа утверждала детерминизм (в энергетическом варианте), учение Дарвина дало причинное объяснение целесообразности.
Пафос физико-химического направления состоял в том, чтобы отождествить процессы в неорганической и органической природе, подвести их под один закон и сделать организм объектом математически точного знания. По-новому интерпретируя отношение «организм — среда», дарвиновская концепция акцентировала активность организма, побуждая снять знак равенства между двумя членами этого отношения. Тем самым теория Дарвина стимулировала развитие идеи о двух средах: внешней, к которой приспосабливается организм, и внутренней, присущей ему самому, отстаиваемой им в борьбе за существование. Сам Дарвин этой идеи не выдвигал, но подготавливал ее своим учением. У истоков новой модели организма стоял К. Бернар. По своему поворотному в развитии системных представлений в биологии значению эта модель сопоставима с моделями Аристотеля и Декарта, решительно превосходя их по своему воздействию на экспериментальное исследование физиологических функций. Согласно Бернару) организм имеет две среды: внешнюю, физическую, среду и внутреннюю, в которой существуют все живые элементы организма. Внутренняя среда состоит из плазмы и лимфы (в дальнейшем к этому была присоединена тканевая жидкость). К. Бернар впервые поставил вопрос о постоянстве внутренней среды и факторах, его удерживающих. Генеральная идея состояла в том, именно благодаря постоянству внутренней среды организм приобретает независимость от внешних превратностей. На сохранение констант этой среды (кислород, сахар, соли и т. д.) работают множество витальных механизмов. О том, каковы эти механизмы, Бернар еще ничего сказать не мог. Но общая идея являлась чрезвычайно перспективной, и через несколько десятилетий Холдейн оценил ее как наиболее плодотворную из когда-либо выдвинутых физиологами.
У Кеннона идея гомеостаза развивается в оригинальное учение о «мудрости тела». Ему же принадлежит и сам термин «гомеостаз». Решающе новым явилось понимание организма как открытой системы. Кеннон писал: «В открытой системе, каковой является наше тело, составленное из неустойчивого материала и подверженное непрерывному воздействию условий, вызывающих в нем нарушения, его постоянство само по себе говорит о действии или готовности к действию агентов, поддерживающих это постоянство» [5, с. 281]. Организм способен сохраниться в качестве системы, лишь развивая специальную активность, направленную на поддержание стабильности. «Существование комплексной системы невозможно без стабилизирующих процессов» [5 с. 293].
Для поддержания гомеостазиса необходимо, согласно Кеннону два вида устройств: сигнальные устройства, чувствительные к любым изменениям, ставящим под угрозу гомеостаз; коррегирующие устройства, которые изменяют запасы веществ в организме или скорость протекающих в нем процессов. Перед нами — саморегуляция посредством обратных связей. Система различает значимые для нее изменения в среде и запускает в ход сервомеханизмы, регулирующие процессы, которые происходят в самой системе в направлении восстановления стабильности, т. е. равновесного состояния (гомеостаза). За этим общим выводом, служившим теоретической подоплекой всего, что происходило в экспериментально-физиологической лаборатории Кеннона, где изучались путем перерезок, раздражений, экстирпаций и других методик телесные аппараты гомеостаза, стояли новые категориальные установки. Преодолевались, в частности, механические представления о причинности, которые культивировала физико-химическая школа, знавшая только две переменные (раздражитель п реакция), связь между которыми не мыслилась иначе, чем внешняя и однонаправленная. Теперь она выступала в виде кольцевой, подготовив один из главных выводов кибернетики (напомним, что посредником между Кенноном и Винером был кенноновский ученик и сотрудник А. Розенблют).
Идеи о кольцевом принципе реагирования отдельных органов и подсистем складывались до Кеннона. Важный кенноновский шаг состоял в том, что принцип «круговой» взаимосвязи сигнальных и коррегирующих устройств был распространен на организм как целое, причем предполагалось, что факторы, обеспечивающие гомеостаз, действуют не порознь, а комплексно и координирование. «Иллюстрацией могут служить сложные и комплексные реакции, совершающиеся в крови и одновременно в кровообращении и системе дыхания с тем, чтобы сохранить в плазме относительное постоянство кислотно-щелочного баланса, а также организация оборонительной реакции, направленной против падения температуры, когда защитные процессы сменяют друг друга в определенной последовательности» [5, с. 2].
Гомеостаз — это сложная, динамическая, развертывающаяся в пространстве и времени система, отдельные компоненты которой, их связи и координирующие центры доступны точному экспериментальному изучению. Принцип системности организма восходит  к аристотелевской модели. У Декарта он воплотился к образ механической конструкции, внутреннее устройство которой обеспечивает комплексную двигательную реакцию на внешние толчки, у Кеннона конструкция из воображаемой становится реальной, открытой для физиологического опыта, саморегулирующейся благодаря обратным связям, способной перестраиваться и адаптироваться к угрожающим ее устойчивости факторам. Такая перестройка носит характер преднастройки. Изменения во внутренней среде телеологичны в том смысле, что происходят заблаговременно а не в момент непосредственного действия раздражителей. Эти изменения приводят организм в состояние боевой готовности к предстоящим пертурбациям, повышая его шансы на выживаемость.
Физиологическое учение о гомеостазе отвечает не только на вопрос «как?», но и на вопрос «для чего?». Заслуга Аристотеля состояла в том, что он первым поставил этот вопрос применительно к биологическим объектам, ответив на него учением об энтелехии. Ответ Кеннона был принципиально иным, поскольку вытекал из дарвиновской концепции естественного отбора, давшей телеологии живого естественнонаучное объяснение. Целесообразность действия механизмов гомеостаза (например, механизмов сохранения постоянства температуры тела в условиях резких перепадов температуры внешней среды) — продукт естественного отбора, а не энтелехии. Не только добывание, но и сохранение механизмов гомеостаза требует от организмов специальной активности. Этим гомеостаз в живых системах отличается от саморегуляции в неорганических (технических) устройствах.
Активность в традиционной ее трактовке означала нечто противоположное автоматически протекающим процессам. В ней было принято видеть спонтанное проявление энергии жизненных сил. Однако, по Кеннону, в условиях гомеостаза активность представляет своего рода автоматизм. «Если состояние остается устойчивым, то так происходит потому, что любая тенденция к изменению сталкивается с возрастающей активностью фактора или факторов, которые сопротивляются изменению» [5, с. 281].
Автоматическая активность? Это звучало парадоксально, выражая новую трактовку представления об активности как о затрате ресурсов организма не на решение внешнедвигательных задач, а на удержание собственной устойчивости, которая, согласно учению о гомеостазе и вопреки модели, восходящей к Декарту, даром не дается. Такова была новая системно-детерминистская трактовка организма, его целесообразности и активности. Хотелось бы вновь обратить внимание на то, что здесь строго детерминистское объяснение не совпадало с механо-каузальным. Это еще раз свидетельствует о неправомерности отождествления детерминизма с причинностью.
Принцип гомеостаза, позволяющий радикально иначе, чем в предшествующих концепциях, объяснить поведение целеустремленных систем, был распространен сперва самим Кенноном, а затем и многими другими с биологических объектов на систему иного типа, приобретя тем самым универсальное значение. Нe полезно ли,— спрашивал Кеннон,— изучить другие формы организации — промышленные, домашние или социальные — в свете организации живого тела?» [5, с. 287]. И отвечая па этот вопрос в другой работе «Тело как гид в политике», он писал: «Аналогия может быть инструктивной, если взамен сравнения структурных деталей будет соотнесено выполнение функций в физиологической и социальной областях» [4, с. 22]. Изучение методов «регуляции и контроля устойчивых состояний в организме»,— утверждал Кеннон в разгар охватившего капиталистический мир кризиса,— может оказаться полезным «для других видов организаций, даже социальных и индустриальных, которые страдают от пертурбаций» [4, с. 25]. Идентифицируя социальное регулирование с физиологическими, Кеннон отрезал себе путь к пониманию действительных закономерностей и механизмов развития общества, являющихся изначально историческими. Однако при всей ограниченности этих экстраполяций роль учения о гомеостазе в утверждении принципа системности в его современном варианте (отличном от перипатетического и картезианского) трудно переоценить. В особенности это стало очевидно с появлением кибернетики, опиравшейся на системную трактовку гомеостатических регуляций.
Все возрастающий авторитет учения о гомеостазе определялся его высокой эвристичностью в плане исследования физиологических регуляций внутренней среды организма. В учении о гомеостазе доминировала идея «обороны» организма от разрушительных внешних влияний, защиты в противовес этим влияниям с помощью великого множества устройств своих внутренних констант, удержания равновесного состояния между внутренней средой и средой внешней. Тем самым системное описание относилось не к изолированному организму, а к иному системному феномену — «организм — среда». Однако, поскольку основной массив испытанных в опыте и теоретически разработанных знаний относился к внутриорганическим регуляциям (системе «внутренняя среда»), возникал соблазн интерпретировать с этих приобретших достаточную прочность позиций также и систему «организм — среда». Соблазн был велик, и ему поддались многие естествоиспытатели, увидевшие смысл взаимоотношений  организмом и средой в достижении равновесных  отношений между ними. Такая экстраполяция препятствовала исследованию активности организма по отношению к внешней среде (а не только среде внутренней). Учение о гомеостазе давало естественнонаучное объяснение лишь устремленности организма к удержанию на стабильном уровне веществ и процессов  во внутренней среде, поэтому некогда поставленная Аристотелем проблема активной направленности организма на реализацию своих целей во внешнем мире вновь появилась на горизонте физиологического видения.
Наиболее резко высказал неудовлетворенность гомеостатической моделью поведения организма Н. А. Бернштейн. Известно, сколь много он сделал для утверждения в физиологии принципов системного мышления. Однако его особо важным шагом явилась идея о том' что системность организма не идентична гомеостатическим (и им аналогичным) регуляциям. Н. А. Бернштейн поставил вопрос о системной природе активности как качественно новой характеристике поведения живых существ. Он писал: «Активность выступает как наиболее общая всеохватывающая характеристика живых организмов и систем» [2, с. 329]. Применяя понятия биофизики, Н. А. Бернштейн оценивал целенаправленность действий биологического объекта как борьбу за негэнтропию, а применяя понятия кибернетики, он переводит категорию цели на объективный язык, трактует ее как закодированную в мозгу модель потребного организму будущего. Этот энерго-информационный подход открыл новую, еще не написанную главу современной физиологии.
Мы рассмотрели три эпохальные модели организма и «заявку» на четвертую. Каждая из них, с одной стороны, интегрировала естественнонаучные достижения своей эпохи, с другой — содержала проспект принципиально новых, теоретических и эмпирических исследований природы живых тел. В каждой из них за «ле¬жащими на поверхности» конкретными представлениями об устрой¬стве и работе организма незримо скрывались взаимодействующие между собой фундаментальные категории — причины и цели, внутреннего и внешнего, части и целого и др. Смена моделей означала каждый раз новый категориальный синтез, сквозь призму которого воспринимались конституирующие признаки организма — системность, устойчивость, активность.
Различные стадии в преобразовании общих представлений об организме свидетельствуют о присущем динамике научных идей Диалектическом единстве инвариантного и вариативного, эволюционного п революционного.
Схема гомеостатических регуляций имела своих предшественников в моделях, которым она пришла на смену и которым также были присущи признаки системности, устойчивости и активности, в иной интерпретации. Эта схема, синтезируя достижения биологии, преодолела ограниченность предшествующих моделей и приобрела фундаментальное значение для теоретического и экспериментального исследования целостного организма как саморегулирующейся системы. Однако системный подход в биологии не ограничивается той репрезентацией, которую он получил в концепции гомеостаза.
Биология активности перенимает от своих предшественниц принцип системности (подобно тому как он передавался «на эстафете» от аристотелевской модели к декартовской, а от нее к бернар-кенноновской) и вместе с тем обогащает его новым со держанием (подобно тому как в предшествовавшие эпохи он обогащался при переходе от одной модели к другой). Изучение рождения и смены системных идей в науке служит непременным компонентом построения продуктивной теории ее развития, потребность в которой столь остро испытывает современная исследовательская практика.
ЛИТЕРАТУРА
Аристотель. О душе. М., 1937.
Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии актив¬ности. М., 19С6. .
Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950.
Cannon W. The body as quidc to politics. London, 1942.
Cannon W. Wisdom of the body. London, 1932.
Polanyi M. Life transcending physics and chcmistry.— Chemical and Engi¬neering News, 1967, v. 45.

Регенерация поля тела с помощью генератора силы Лоренца. Rick Andersen 1/6/98
Сила Лоренца или вектор Пойнтинга, это векторный продукт E и B полей.
Вот где генерируется сила Лоренца. Подобно вектору Пойнтинга в электромагнитной волновой теории Герца, сила Лоренца проявляется в/на заряженном объекте (как, например, электроне) всякий раз, когда есть комбинация внешних электрических и магнитных полей, и, когда эти поля - ортогональны (перпендикулярны) друг к другу. Сила Лоренца появляется в третьем направлении, ортогональном к обоим другим полям, и представляет векторный продукт этих полей - то есть, общую энергию или энергия/время (мощность) проходящую через единицу площади.
Прибор "Эледиа" и другие - 2

metabo написал(а):
Проблема почти всех физиков - исследователей информационных воздействий - невероятные логически допущения в исходных данных. Самое невероятное логически это то, что они рассматривают биологический объект как изолированный кусок мяса на который воздействуют физическими факторами. Игнорируются в целом системы восприятия и реагирования как таковые.
Однако если все же попытаться абстрагироваться от представлений о прямом биохимическом реагировании на воздействие выявленных факторов и предположить наличие в организме иммунной системы  с собственными механизмами противодействия прямому физическому воздействию, сигнальной системы  способной  воспринимать, анализировать внешние воздействия и принимать самостоятельные решения о характере реагирования - то есть в исходном подходе предположить возможность нелинейного реагирования, то наверное ящичек откроется скорее.
Достоверно известно из биологии наличие в организме таких систем, поэтому выводы физиков представляются анекдотичными.
Физик в отношении собственного организма пытается быть умнее себя самого. Его организм должен быть глупее чем его же о нем представления - такое самомнение если не смешно, то не поддается логике..
Отредактировано metabo (26.01.2014 09:33)
Неоновый луч XXI века

ЭФФЕКТИВНОСТЬ ПЕРЕМЕННОГО НИЗКОЧАСТОТНОГО ЭЛЕКТРОСТАТИЧЕСКОГО ПОЛЯ В КОМПЛЕКСНОЙ ТЕРАПИИ БОЛЬНЫХ ХРОНИЧЕСКОЙ ОБСТРУКТИВНОЙ БОЛЕЗНЬЮ ЛЕГКИХ В САНАТОРНЫХ УСЛОВИЯХ
БадьяноваИ.С. Яшков А.В., Стацкая С.Ю.
Г. Тольятти, санаторий * Надежда*, г. Самара, Самарский государственный медицинский университет
Хроническая обструктивная болезнь легких (ХОБЛ) относится к наиболее распространенным заболеваниям, что обусловлено загрязнением окружающей среды, табако-курением, повторяющимися инфекционными заболеваниями. (Чучалин АХ, ОвчаренкоС И. 2004 Г.).
Проблема санаторно-курортного лечения больных ХОБЛ, учитывая большую распространенность, тяжесть заболеваний, нестойкость результатов лечения и высокий процент нетрудоспособности, сохраняет высокую актуальность до настоящего времени (Балабан И Э Пономаренко ПН, 2002г.). Вопросам практического применения лечебных факторов у больных ХОБЛ посвящено ряд работ. Однако продолжается поиск физических факторов способствующих снижению темпов прогрессирования заболевания, уменьшению частоты и продолжительности обострений, повышению толерантности к физической нагрузке и улучшению качества жизни (Осипов Ю. А., Федосеева Л. С, Ларина Т. К 2002 г.).
Нами предпринята попытка применения системы «Хивамат- 200* (Германия фирма ФИЗИОМЕД) с целью детонизации (снятия спазма) дыхательных путей, решения функции( внешнего дыхания и нормализации вегетативного тонуса у больных с ХОБЛ.
Цель настоящей работы - оценка функционального состояния больных ХОБЛ и эффективности лечебного комплекса, включающего ПеНЭСП и традиционную терапию в санаторных условиях у больных ХОБЛ
Исследование выполнено у 110 больных ХОБЛ, находившихся на санаторно - курортном лечении в санатории «Надежда» ОАО  «Тольятиазот». Все больные методом случай- ной выборки были разделены на 2 группы. Основную группу составили 80 больных ХОБЛ (58 мужчин и 22 женщины) в возрасте от 29 до 70 лет (средний возраст 45+/-2,2 года). Наряду с базисной восстановительной терапией (фитотерапия, спелеотерапия, ингаляции, лечебная физическая культура в бассейне и спортивном зале) больным основной группы проводили курс ПеНЭСП
Контрольную группу, не получавшую ПеНЭСП, составили 30 больных ХОБЛ (18 муж-чин и 12 женщин) в возрасте от 28 до72 лет (средний возраст 50+/- 3,3 года). До начала лечения значимые различия по основным клиническим и функциональным показате¬лям между больными основной и контрольной групп отсутствовали (р > 0,05).
Специальная программа исследования включала клинико- функциональную оценку состояния больных ХОБД контроль уровня артериального давления, исследование функции внешнего дыхания, анализ вариабельности сердечного ритма.
Воздействие ПеНЭСП от системы «Хивамат - 200» проводились с использованием специальных перчаток. Частота импульсов 80-100 Гц, интенсивность - 60%», соотношение длительности импульса и паузы 1:1 в течение 20 минут, последовательно частота 20-30 Гц, интенсивность – 60%, соотношение импульса и паузы 1:1. Процедуры ПеНЭСП проводились ежедневно, на курс 8 -10 сеансов.
Изучение клинической картины к концу курса лечения у больных ХОБЛ позволило выявить уменьшение основных клинических проявлений заболевания у большинства обследованных больных. У пациентов обеих групп значительно уменьшились кашель, одышка, отделение мокроты, улучшилось настроение, нормализована СОН. Более значительное улучшение было достигнуто у пациентов основной группы
Включение процедуры ПеНЭСП в комплексное лечение больных ХОБЛ способствовало снижению как систолического, так и диастолического давления к концу курсового лечения, причем более выраженной оказалась динамика диастолического давления с 95,41 + 2,71 мм. рт. ст. до 82,65 + 2,18 мм. рт. ст. У больных основной группы произошло также достоверное уменьшение частоты сердечных сокращений, что свидетельствует о переходе на более экономичный и эффективный путь работы сердечной мышцы.
ПеНЭСП обусловило позитивные изменения функции внешнею дыхания у больных ХОБЛ. Динамика основного показателя, характеризующего степень бронхиальной обструкции, более выражена у пациентов основной группы : объем форсированного выдоха за первую секунду увеличился с 73,6% до 90,7% к должному в контрольной группе с 73,7% до 82,2%. Также отмечен более значимый прирост скоростных показателей кривой поток - объем, но у пациентов основной группы он вырос до 72,4%, тогда как в контрольной группе до 53,8%.
По данным кардиоинтервалографии индекс напряжения регуляторных систем значительно снизится у всех больных, однако более выраженные изменения произошли у пациентов, получавших терапию ПеНЭСП с 415,93 у с. до 170,52 у. е. Это свидетельствует об улучшении механизмов адаптации у больных ХОБЛ на этапе санаторного лечения.
Таким образом, включение в лечебный комплекс воздействие ПеНЭСП от «Хивамат -200» на этапе санаторного лечения у больных ХОБЛ приводит к улучшению клинических симптомов заболевания, значительному приросту показателей бронхиальной проходимости и изменению вегетативного статуса пациентов, что свидетельствует о его клинической эффективности. Это дает основание для широкого применения ПеНЭСП в клинической практике, в том числе в условиях санатория.

ИНТЕРНЕТ ДЕЛАЕТ НАС ГЛУПЕЕ?
Когда к старости Фридрих Ницше стал слепнуть, в 1882 году он приобрёл пишущую машинку, чтобы продолжать писать. Освоив слепое письмо, он мог работать даже с закрытыми глазами и написал на этой машинке более 60 произведений, писем, заметок и даже стихотворений.
Однако машинка оказала странное воздействие на его творчество. Ницше и до того писал довольно короткими фразами, а тут его стиль стал прямо-таки телеграфным. Один из его друзей, композитор, писал ему: «Может быть, с помощью этого инструмента вы хотите открыть новую страницу в своём творчестве?» Композитор заметил также в своём письме, что и в его работе качество пера и нотной бумаги играет большую роль. Ницше отвечал: «Вы правы. Инструмент, которым мы пишем, участвует в формировании наших мыслей». Исследователь творчества философа Фридрих Киттлер замечает, что сочинения Ницше с переходом автора на пишущую машинку превратились из развёрнутого изложения аргументов в набор афоризмов, а размышление на бумаге — в сборник каламбуров, изложенных в телеграфном стиле.
Всеобщий переход пишущих людей на компьютеры и распространённое пользование интернетом не могут не изменять стиль нашего мышления. Похоже, что интернет уменьшает способности человека к концентрации внимания и к размышлению. Многие литераторы жалуются, что постепенно утрачивают способность читать и писать длинные фразы. Лёгкость, с которой можно перескакивать с одного сайта на другой, учит не углубляться в текст, а порхать по его поверхности.
Правда, серьёзных научных исследований этой проблемы пока очень мало. Сотрудники Университетского колледжа в Лондоне пять лет изучали поисковую активность посетителей двух английских информационных сайтов — библиотеки Британского музея и консорциума образовательных учреждений. Они предоставляют пользователям сети журнальные и газетные статьи, оцифрованные книги и другие печатные источники. Исследование показало, что посетители этих двух сайтов перепрыгивают с одной ссылки на другую, редко возвращаясь к тому источнику, с которого начали поиск. Прочитав не более одной-двух страниц статьи или книги, они прыгают дальше. Авторы научной работы пишут: «Ясно, что пользователи не читают в онлайне в традиционном смысле этого слова. Вырабатывается новая форма «чтения»: быстрый просмотр заголовков и подзаголовков, оглавлений и рефератов содержания. Похоже даже, что люди выходят в интернет, чтобы избегнуть чтения в традиционном смысле». Иногда такие читатели скачивают статью или даже целую книгу, но, возвращаются ли к скопированному тексту потом, определить невозможно.
Один из американских специалистов по применению компьютеров в медицине, много времени проводящий в поисках информации в интернете, говорит, что вряд ли сейчас мог бы прочитать «Войну и мир». И даже в блогах он читает не более двух-трех абзацев.
Способность читать, в отличие от способности говорить, не зафиксирована в наших генах. Нам приходится обучать свой мозг раскодированию значков на бумаге и переводу их на понятный нам язык. И те способы, которые мы используем для записи или чтения информации, не могут не влиять на наш мозг. Эксперименты показали, что в мозге китайца, обученного читать иероглифическое письмо, основанное на совершенно иных принципах, чем буквенное, возникают совсем другие связи между нейронами и отделами мозга, чем в мозге европейца, читающего буквенный текст. В том числе иначе работают те области мозга, которые управляют памятью и интерпретацией зрительной и звуковой информации. Будет разумно предположить, что и чтение в интернете образует в мозге иные связи,
чем чтение с бумаги. Мозг даже взрослого человека очень пластичен, образует новые связи, разрывает старые и может перепрограммировать себя «на лету».
Компании, получающие несколько центов или несколько баллов в рейтинге за каждый щелчок компьютерной мышкой по ссылке на их сайт, прямо заинтересованы в том, чтобы мы чаще щёлкали, прыгая с одной страницы интернета на другую. И этот фактор тоже нельзя недооценивать.
Правда, не стоит и забывать, что почти две с половиной тысячи лет назад, если верить Платону, Сократ осуждал изобретение алфавита и письма. Оно, мол, детренирует память и ум, поскольку не нужно помнить знания, а надо лишь помнить, где они записаны, чтобы иметь возможность к ним обратиться. Люди, научившиеся писать и читать, обретают «мнимую, а не истинную мудрость. Они будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых» —такие слова своего учителя записал Платон.
Но разве согласились бы мы сейчас отказаться от возможности фиксировать информацию на бумаге?

Взять "Инструкции" Начала 20 и 21 го вв., так и получается, что где-то "они" "сходятся", где-то - "расходятся". А ведь Уникальность Организма Требует бОльшей Конкретности/Специфичности (особенно в Сложных случаях)... Чаще же наблюдается учёт лишь Общих свойств, что и может быть Существенным Отклонением в Поиске  Нормы...
   Например, в случае Активационной Терапии вроде как Общими Требованиями/Рекомендациями является более благоприятный Приём препаратов с 7 до 9, Но...
  По Ритмам Организма Это:
- активизация Желудка и Кишечника;
- всё ещё Повышенное (относительно Ночи) давление;
- Снижение до нуля Мелатонина при Повышении Тестостерона;
- Активность Водорода, Кальция, Железа;
- Максимум Сахара в крови;
- Резистентность Сосудов, Активность Ренина Плазмы, Альдостерона, Ангеотензина, способности тромбоцитов к Альгезии
  и т.д.
      Насколько в Данном Конкретном Случае все Эти факторы Учтены в Должной степени. в т.ч., особенно Немаловажно, и Спцифичность Конкретного Индивида: Возраст, Иммунитет, Жизненный Потенциал/Энергия и многое другое...
Вихревые Эффекты Электростатики: За и Против 3

Ганс Селье
ЗАСЛУЖИ ЛЮБОВЬ!
КЛАССИКА
Я далек от осуждения- заповеди «возлюби ближнего, как самого себя», ибо убежден: она долго приносила пользу человечеству и была достойной целью жизни. Но с библейских времен утекло много воды, получили развитие философское мировоззрение и наука, и все большее число людей задает вопрос: а возможно ли следовать этой заповеди?
ПЕРЕФРАЗИРУЮ, НЕ ОТВЕРГАЯ
Единственное затруднение и том, что строгое соблюдение этого принципа несовместимо с биологическими законами. Нравится нам это или не нравится, эгоизм — существенная черта всего живого, и если мы будем честны перед собой, то должны согласиться, что ни один из нас не любит всех своих собратьев, как самого себя. Когда интересы сталкиваются, я не вправе ожидать от других, что они примут мои интересы так же близко к сердцу, как свои собственные.
Честно говоря, я не могу твердо придерживаться этой заповеди. Когда я был моложе, я изо всех сил старался, пока не обнаружил: как ни старайся, не могу я любить ближнего, как самого себя... даже если бы это не зависело от характера ближнего. В отношении некоторых я очень приблизился к пополнению этого завета. Но я покривил бы душой, если бы пытался убедить себя, что, приложив больше усилий, сумел бы следовать этому завету как общему закону. Когда речь идет о гнусном и наглом враге, который стремится уничтожить меня и вое, во что я верю, когда я думаю о ленивом пропойце, паразитирующем на чужом труде, или о закоренелом уголовнике, растлителе юных, я считаю противоестественным любить их, как самого себя, или хотя бы так, как своих родных и друзей. Более того, даже самого дорогого мне ближнего я не могу любить, как самого себя. Если допустить крайний случай: предстоит решить, чью жизнь сохранить, его или мою, я выберу свою. Есть, конечно, исключения из этого правила (родитель может без колебаний умереть, спасая дитя из пылающего дома),— но согласимся с этим — исключения редки и не могут служить основанием считать такого рода поступки эталоном поведения.
Зачем же притворство? Самообман ведет лишь к ощущению неполноценности, он порождает угрызения совести из-за того, что мы не на высоте провозглашенных нами принципов.
Не отвергая принципа «возлюби ближнего», мы можем видоизменить его в согласии с открытыми в наше время биологическими законами. Он останется совместимым с любой религией и политическим кредо, хотя сохранит независимость от них. Видоизмененный таким образом, он не будет исходить из существования непогрешимого и всемогущего творца, чьим приказам надо слепо повиноваться, но не будет и противоречить его бытию. Главное же, не надо будет закрывать глаза на эгоистическую природу живых существ. Нужно просто перефразировать изречение: «Заслужи любовь ближнего».
МУДРОСТЬ ФЕРМЕРА
Согласно духу библейской заповеди, слово «любовь» включает все положительные чувства к человеку — не только почти инстинктивную любовь мужчины и женщины или любовь родителей к детям, но также чувства благодарности, дружбы, восхищения, сострадания и уважения — одним словом, расположение. Именно в таком широком смысле я использую это слово.
Под «ближним» я разумею всех людей, близких мне не только географически, но также генетически и главным образом в духовном и интеллектуальном отношениях. В этом общем смысле термины «ближний» и «брат» взаимозаменяемы. Кто брат мне? Человек моей крови, даже если у нас нет больше ничего общего, или человек моего духа, с которым нас связывает теплота взаимопонимания и общих идеалов?
Девиз «Заслужи любовь ближнего» придает наибольшую важность расположению тех, кто ближе всех к нам физически и интеллектуально. Чем весомее наш вклад, тем большей будет группа людей, чье расположение мы заслужим. Свершения типа теории относительности Эйнштейна снискали ему признание почти всей человеческой расы.
Чтобы заслужить любовь ближних, не обязательно быть Эйнштейном. Для любого человека лучший и простейший способ достигнуть этой цели — стараться быть как можно полезное. Конечно, никто не является абсолютно незаменимым, но существуют разные степени и градации нужности. Внеся незамеченным, а потеря других явится серьезным ударом для многих. Уверенность и чувство самовыражения, которых мы можем добиться, становясь все более нужными своим ближним, находятся в прямой зависимости от степени нашего успеха. Незаменимость никогда не бывает полной, но стремление приблизиться к этому — лучший способ завоевать любовь и приобрести ощущение цели.
Когда вы помогаете ближним, вы не только завоевываете их любовь, ноу вас становится больше ближних. Не потому ли люди усыновляют детей? Радость усыновления ребенка состоит в том. что появляется цель — заслужить его любовь.
Прелестная история, на самом деле имевшая место, показывает мудрость простого человека, понимающего, что любовь ближних скорее принесет счастье, чем высокий доход. Об этом случае сообщил мне профессор У. С. фон Эйлер, получивший Нобелевскую премию за выдающиеся исследования роли адреналина и родственных ему гормонов в реакции стресса. Он писал мне:
«По ту сторону Анд, между Мендосой и Сантьяго, я разговорился в поезде с боливийским фермером и спросил его, использует ли он новейшие удобрения для повышения урожайности. «О нет,—отвечал тот. — Это вызвало бы досаду моих соседей. Я предпочитаю скромный урожай, но добрые отношения с ними.Вы можете сказать, что он завоевал любовь соседей, не пытаясь быть слишком преуспевающим работником.
Я восхищаюсь мудростью этого фермера и, честно говоря, сомневаюсь, чтобы мне хватило духу подражать ему. Когда я вижу простое решение проблемы, ставящей в тупик молодого выпускника, я никогда не лишаю его удовольствия самому доискаться до ответа и уверовать в свои силы. Но когда дело касается коллеги ученого, желание продемонстрировать свое превосходство сильнее меня.
Наконец, никогда не забывайте, что единственное сокровище, которое всегда останется с вами,— это способность заслужить любовь ближних. Непредсказуемые социальные перемены могут внезапно лишить вас всех нажитых денег, недвижимости и политической власти. Но то, чему вы научи¬лись, всегда ваше, и это самый надежный вклад. Стремитесь к этому.
В течение одной ночи могущественнейшие люди теряли — и продолжают терять — все свое имущество в результате проигранных войн, социальных потрясений и политических перемен. История показывает снова и снова, как тысячи влиятельных аристократов, видных членов религиозных, политических или расовых групп становятся нищими, когда непредвиденное событие обесценивает их привилегии. Лишь те из них избегают такой участи, кто делал вклады в самого себя, в способность заслужить любовь ближнего.
Я всегда советовал своим детям и студентам не очень беспокоиться о денежных сбережениях и о восхождении на очередную ступень карьеры {это стало буквально навязчивой идеей у честолюбивых людей, стремящихся к материальной обеспеченности). Куда важнее совершенствовать самого себя и гарантировать свою полезность при любых поворотах судьбы. Крупный экономист, художник, ученый, первоклассный машинист или слесарь-водопроводчик легко находят пристанище, если политические или религиозные преследования изгоняют их из страны без гроша в кармане. Помните, что помимо официальных титулов и степеней, наивысшее звание — это репутация вашего имени. Ваше значение и устойчивость вашего положения определяются прошлыми достижениями и нынешней квалификацией. Иными славами, ваша ценность измеряется способностью заслужить любовь ближнего.
НЕСПЕЦИФИЧНОСТЬ И СПЕЦИФИЧНОСТЬ
Нам нужны правила поведения, совместимые с безжалостными биологическими законами и в то же время морально приемлемые для нас и для других людей. Только благородство конечной цели (добиться личной удовлетворенности, помогая другим) может украсить такие непривлекательные, но непреодолимые биологические влечения, как эгоизм и накопительство. Невозможность достигнуть абсолютного совершенства оставляет неограниченный простор для непрерывного совершенствования — единственно неизменного принципа по¬ведения.
Моя работа по изданию стресса ясно указывает на необходимость отличать специфическое от неспецифического. Любой раздражитель или любое событие (лекарственный препарат, физическая травма или социальная проблема), помимо характерного специфического действия, вызывает неспецифический стресс. Поэтому нужно привыкнуть рассматривать все наши проблемы как состоящие из нескольких слагаемых. Зачастую очень трудно без специальных исследований выделить определяющий момент, которого следует опасаться и избегать.
В отличие от дистресса, который всегда неприятен, стресс включает в себя также приятные переживания радости, достижения цели, самовыражения. Самое общее определение стресса таково: это неспецифический ответ организма на любое предъявленное ему требование. Поскольку стресс связан с любой деятельностью, избежать его может лишь тот, кто ничего не делает. Но кому приятна жизнь без дерзаний, без успехов, без шибок? Стресс — это аромат и вкус жизни.
Усилит ли физическая нагрузка наши мышцы или вызовет сердечный припадок, зависит от множества факторов, как врожденных, так и приобретенных. Для ряда заболеваний нельзя указать единственную причину. В их развитии участвует совокупность факторов, и неспецифический стресс часто играет решающую роль. Многие распространенные болезни — язвы пищеварительного тракта, высокое кровяное давление и нервное истощение — не всегда вызываются такими очевидными причина ми, как неправильное питание, генетические дефекты или профессиональные вредности. Они могут быть результатом того, что человек взвалил на себя непосильную ношу. Вместо лекарственного лечения или хирургического вмешательства можно помочь самому себе более действенным путем: выяснить, что именно служит решающим фактором — напряженные отношения с членом семьи, начальником или просто чрез-мерное желание всегда быть правым.
АЛЬТРУИСТИЧЕСКИЙ ЭГОИЗМ
Тысячелетиями эгоизм был основой эволюции. Первоначальные простейшие формы жизни типа единичных и полностью независимых клеток были подвластны неумолимому закону естественного отбора. Клетки, которые не могли защитить себя, вскоре прекращали существование. Но стало столь же очевидным, что такой чистый эгоцентризм приводит к опасным столкновениям, поскольку выгоды для одного организма добываются ценою ущерба для других. Поэтому некоторая степень альтруизма должна была возникнуть по чисто эгоистическим причинам. Одноклеточные начали объединяться в более сильные и сложные многоклеточные организмы. Часть клеток отказалась от независимости и специализировалась. взяв на себя функции питали, защиты, перемещения в пространстве; без¬опасность и жизнеспособность целого значительно возросли.
Я уже подчеркивал, что эгоизм есть присущая жизни неизбежная ее черта. Но чистый эгоизм неизменно ведет к конфликтам и неустойчивости сообщества. Порою требуются тяжкие жертвы, чтобы защитить жизнь как целое. В сражении генерал должен иногда принимать тягостное решение пожертвовать взводом или даже полком ради спасения армии. Но наиболее действенный и приятный способ сочетать интересы меньшинства с интересами всех — принцип альтруистического эгоизма.
На его основе единичные клетки объединяются в многоклеточные организмы, а те в свою очередь — в еще большие группы, хотя они и не осознают этого. Точно  также и люди сформировали «группы взаимного сотрудничества и страховки» — семьи, племена и нации, в которых альтруистический эгоизм служит ключом к успеху. Это единственный способ сохранить разделение труда, значение которого в современном обществе все возрастает.
ТРЕХФАЗНАЯ ПРИСПОСОБЛЯЕМОСТЬ
Животные, подвергавшиеся в экспериментах продолжительному стрессу, неизбежно проходят через три фазы общего адаптационного синдрома: первоначальная реакция тревоги, за которой следует фаза сопротивлении, и, наконец, истощение. Очевидно, приспособляемость, или адаптационная энергия,— это ограниченный за¬пас жизнеспособности, отпущенный нам при рождении. Он подобен унаследованному капиталу: можно всю жизнь брать со своего счета, но прибавить к нему ничего нельзя. В терминах адаптационной энергии секрет успеха не в уклонении от стресса и унылом прозябании, ибо в этом случае унаследованное богатство не принесет никакой радости, а в мудром расходовании капитала, в получении максимального удовлетворения за самую низкую плату. Нередко удовлетворено одной потребности связано с отказом от другой. Очень важно научиться не транжирить свое состояние на пустяки и мелочи.
АКТИВНОСТЬ
Бездействующие мышцы, мозг и другие органы теряют работоспособность. Для «поддержания формы» нужно упражнять ум и тело. Кроме того, бездеятельность закрывает все пути для реализации врожденного стремления творить, созидать. Это приводит к нервному напряжению и чувству неуверенности из-за бесцельности существования. Назвать ли деятельность изнурительным трудом или развлекательной игрой — зависит от нашего отношения к ней. Следует по крайней мере «быть на дружеской ноге» со своей работой, а в идеальном случае желательно найти себе «игровую профессию», как можно более приятную, полезную и созидательную. Это будет наилучшей отдушиной — предохранительным клапаном — для самовыражения, а также для предотвращения неразумных вспышек насилия или бегства в воображаемую жизнь с помощью наркотиков. Таков удел человека, у которого рушится система мотивации из-за отсутствия приемлемой цели. В поисках достойной задачи вспоминайте мою формулу: «Стремись к самой высшей из доступных тебе целей и не вступай в борьбу из-за безделиц». Упорная работа ради того, к чему вы действительно стремитесь, не принесет вреда. Но удостоверьтесь, что к этому стремитесь именно вы, а не только ваше общество, родители, учителя или соседи и что вы в состоянии выйти победителем.
Помните также, что в большинстве случаев переключение с одной деятельности на другую—лучший отдых, чем полный покой. Ничто так не изнуряет, как бездеятельность, отсутствие раздражителей и препятствий, которые предстоит преодолеть.
Как врачу мне приходилось видеть бесчисленное множество пациентов, страдавших от выводящей из строя мучительной и неизлечимой болезни. Кто искал облегчения в полном покое, страдал больше всего, потому что не мог не думать о безнадежном будущем. Кто оставался деятельным как можно дольше, черпал силу в решении повседневных мелких житейских задач, которые отвлекали от мрачных мыслей. Ничто так не помогает больному, как целебный стресс отвлечения внимания.
СИНТОКСИЧЕСКАЯ ИЛИ КАТАТОКСИЧЕСКАЯ ТАКТИКА
В процессе эволюции живые существа научились защищаться от всяческих нападений (исходящих как изнутри, так и извне) с помощью двух основных механизмов: помогающего сосуществовать с агрессором (синтоксический) либо уничтожить его (кататоксический).
Биохимические исследования синтоксических  и кататоксических гормонов показали важность выбора между уступкой и отпором. Гормоны передают на химическом языке приказ мирно сосуществовать с агрессором или вступить в бой. Этот выбор жизненно важен на всех уровнях биологической организации — от клетки до человека, групп людей и даже наций. Нельзя рассчитывать, что эмоция всегда подскажет правильный выбор. Поэтому весьма полезно учитывать преимущества и недостатки обеих установок с точки зрения биологического стремления к самосохранению, которое осуществляется синтаксическими и кататоксическими механизмами. В повседневной жизни это повысит вероятность выбора, который даст приятный, стресс самовыражения и победы и поможет избежать разрушительного дистресса неудачи, рухнувшей надежды, ненависти и жажды мести
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ПРИНЦИП
Я старался подкрепить свои рекомендации данными новейших биологических экспериментов, но они также согласуются с освященными временем принципами многих религий и философий. За редкими исключениями, долго живут лишь те ученья, корни которых глубоко уходят в природу человека. Вера во всемогущую и вечно творящую силу божества восходит к началу письменной истории. Многочисленные формы этой веры имеют общую черту: они указывают нормы поведения, которые приведут человека к какой-то конечной цели.
Некоторые религии и философии устарели, другие продолжают оказывать сильное влияние на поведение человека. Главной их задачей по-прежнему остается достижение человеком внутреннего мира, а также мира между людьми и между человеком и природой.
Религии и философии, как правило, обосновывают предписываемые ими нормы поведения. Поскольку люди, употреблявшие в пищу свинину, заболевали задолго до того, как был изучен трихинеллез, лучший способ запретить свинину состоял в том, чтобы объявить свинину не угодным богу. Прежде чем люди узнали, что почти все, к чему мы прикасаемся, может быть заражено бактериями {особенно в жарком климате), лучший способ предотвращения эпидемий состоял в предписании тщательных ритуальных омовений перед едой. Такого рода законы соблюдались довольно долго, потому что были полезны.
«Возлюби ближнего, как самого себя» — один из древнейших принципов поведения — был предложен, дабы угодить богу и обеспечить безопасность человека. Поскольку наша философия основана на законах природы, но удивительно, что во всем мире на протяжении многих веков отдельные ее элементы возникали снова и снова, в самых различных религиях и политических теориях, хотя обычно их обоснование было мистическим, а не научным. Народы, в чьих культурах появлялись элементы этой философии, не имели точек соприкосновения и часто даже не слыхали друг о друге. Их вера имела лишь одну общую черту: это был плод человеческого разума, отражавший естественную  эволюцию его функционального механизма.
Вот почему принцип «Заслужи любовь ближнего» не противоречит ни одной религии и философии. Самые ревностные последователи любой религии могут использовать наш кодекс в дополнение к своему собственному. В нём они найдут научное подкрепление не только общепризнанного религиозного предписания братства между людьми, но также основной цели атеистического коммунизма: «От каждого по его способностям, каждому по его потребностям»,— лозунга, который в противном случае мог бы только поощрять лень. Законы природы, на которых построена наша теория, приложимы к любому человеку, каких бы взглядов он ни придерживался.
Если рассматривать нас с вершины всеобщих законов природы, мы все удивительно похожи. Природа—неиссякаемый источник всех наших проблем и их решений. Чем ближе мы к ней , тем яснее видим, что несмотря на громадные расхождения в их толковании и понимании её законы всегда прокладывают себе путь и никогда не устаревают.Осознание этой истины убедит нас в том , что не не только люди, но и все существа в каком-то смысле братья. Чтобы избежать стресса конфликтов, рухнувших надежд и ненависти, чтобы обрести мир и счастье, нужно уделить больше внимания изучению естественной основы мотивации и поведения. Никто не будет разочарован, если в повседневной жизни научиться следовать принципу «Заслужи любовь ближнего».
ПРИМЕР СОЛНЕЧНЫХ ЧАСОВ
Стресс неудач и рухнувших надежд особенно вреден. Человек с его высокоразвитой нервной системой чрезвычайно чувствителен к психическим травмам, но есть много приемов, сводящих ранимость к минимуму. Вот некоторые из наиболее полезных.
Постоянно стремясь завоевать любовь, все же не заводите дружбы с бешеной собакой.
Признайте, что совершенство невозможно, но в каждом виде достижений есть своя вершина, стремитесь к ней и довольствуйтесь этим.
Цените радость подлинной простоты жизненного уклада. Избегая всего нарочитого, показного и вычурно-усложненного, вы заслужите расположение и любовь; напыщенная искусственность вызывает неприязнь.
С какой бы жизненной ситуацией вы ни столкнулись, подумайте сначала, стоит ли сражаться. Не забывайте, что природа учит нас тщательно выбирать между синтаксической и кататоксической тактикой в любой проблеме на уровне клетки, личности или общества.
Постоянно сосредотачивайте внимание  на светлых сторонах жизни и на действиях которые могут улучшить ваше положение. Старайтесь  забывать о безнадежно-отвратительном и тягостном. Произвольное отвлечение- самый лучший способ уменьшить  стресс. Мудрая немецкая пословица гласит-: "Берите пример с солнечных часов— ведите счет лишь радостным дням».
Ничто не обескураживает больше, чем неудача; ничто не ободряет сильнее, чем успех. Даже после сокрушительного поражения бороться с угнетающей мыслью о неудаче лучше всего с помощью воспоминаний о былых успехах. Такое преднамеренное припоминание—действенное средство восстановления веры в себя, необходимой для будущих побед. Даже в самой скромной карьере есть что-то, о чем можно с гордостью вспомнить. Вы сами удивитесь, как это помогает, когда все кажется беспросветным.
Если вам предстоит удручающе-неприятное дело, но оно необходимо для достижения цели, не откладывайте его. Вскройте нарыв, чтобы устранить боль, вместо осторожного поглаживания, которое лишь продлит болезненный период.
Учтите, что люди не рождаются равными, хотя они, конечно, должны иметь равные возможности. В свободном общество продвижение человека зависит от его достижений. Всегда будут вожди и ведомые, но вожди нужны лишь до тех пор, пока они служат своим последователям, вызывают любовь, уважение и благодарность.
Наконец, не забывайте, что нет готового рецепта успеха, пригодного для всех. Мы все разные, и наши проблемы тоже. Единственная наша общая черта — подчинение биологическим законам, которые управляют всеми живыми созданиями, в том числе человеком. Поэтому естественный кодекс, основанный на неспецифических механизмах адаптации, ближе всего подходит к тому, что можно считать общим принципом.
Я сам, насколько мог, пытался следовать философии «заслужи любовь ближнего», и это сделало мою жизнь счастливой. Надо честно признаться: оглядываясь в прошлое, я вижу, что не всегда был на высоте. Но мои неудачи вызваны были моими личными недостатками, а не просчетами философии. Изобретатель сверхскоростного гоночного автомобиля не всегда лучший гонщик.