О ГОМЕОПАТИИ
Владимир Даль
(Письмо князю В. Ф. Одоевскому)
Опубликовано в "Современнике", т. 12, 1838 г.
...Говоря наперёд о хронических болезнях, не могу
не упомянуть об одном чрезвычайно значительном случае.
Оренбургского войска г. войсковой старшина Харитонов
обратился ко мне летом 1836 года, жалуясь на
постепенную утрату зрения. Все предметы являлись как в
дыму, и очки не помогали. Осмелюсь заметить, что
глазные болезни, и, в особенности, операции, всегда
были любимой и избранной частью моей в области
врачебного искусства. Я сделал уже более 30 операций
катаракты, посещал глазные больницы в o6еих столицах и
вообще видел и обращался с глазными болезнями немало.
Смею присовокупить это для того, чтобы, по крайней
мере, не слишком поспешно встретить возражение: это
были не катаракты, ты ошибся. Расспросы и осмотр
больного удостоверили меня совершенно, что у него в
обоих глазах хрусталики, особенно в середине, начали
затемняться, они были уже дымчатого цвета; больной не
мог уже читать, и видел, без всякой боли, при солнечном
свете гораздо хуже. К операции приступить было ещё
рано. Чтобы успокоить сколько-нибудь больного, дал я
ему несколько гомеопатических порошков Pulsatillaе, не
ожидая, впрочем, сам, от этого хвалёного средства
значительной помощи. Но каково было моё изумление,
когда зрение вскоре начало поправляться, недель через 8
или 9 восстановилось в весьма значительной степени, и в
хрусталиках не осталось никакого видимого следа туска!
Сказка, господа, не правда ли? Я опять уже ошибся, не
доглядел, оступился или промолвился? Я нисколько не
удивляюсь Вашему неверию; дело должно казаться нелепым,
и я, опять зря, должен согласиться с теми, которые
находят, что было бы гораздо благоразумнее и осторожнее
не разглашать таких вещей по белому свету, чтобы не
быть осмеянным, а молчать и предоставить другим
неблагодарный труд ратоборствовать на этом сомнительном
поприще! Однако же я имел случай испытать тоже средство
ещё раза четыре, при начале образующейся катаракты
(саtaracta incipens), и, когда глаза были уже в таком
положении, что трудом только, присматриваясь вблизи и
отворачиваясь от окна, могли распознавать знакомое
лицо. Во все четыре раза гомеопатическое средство
оказало своё пoсo6ие. Один из этих четырёх человек был
мальчик помещика Хоменки. Наведавшись ко мне, чтобы
сказать спасибо за помощь, удивил он меня немало
следующими словами: "Когда я принял первый порошок, то
я, сударь, было испугался: совсем потемнело в глазах, и
я стал видеть хуже прежнего; потом, однако же,
благодаря Богу, со дня на день становилось лучше, и,
месяца через два, глаза очистились, только самая
малость тумана осталась".
Доселе говорил я о болезнях хронических; в острых
действие гомеопатических средств несравненно
явственнее, разительнее - и изумляло меня каждый
раз снова, когда случалось мне быть свидетелем
этого действия.
Жаба, Аngina tonsillarum, болезнь довольно
обыкновенная; ход и течение её известны в
подробности, но средства аллопатические редко
оказывают значительную, или, по крайней мере,
скорую помощь. Испытайте в этой болезни гомеопатическое
лечение, и если Вы, положив руку на сердце, от чистой
совести скажете мне: не помогает, то нам останется
только разве принять в основание гомеопатии ещё новое
чудо, а именно, что средства гомеопатические оказывают
действие своё только в руках гомеопатов; иначе я не
сумею растолковать этого, потому что Belladonna, в
гомеопатическом приёме уничтожает жабу в несколько
часов, а много в сутки - и больной здоров. Это испытал
я, по крайней мере, двадцать раз. Надобно, однако же,
заметить, что опыт этот лучше делать, посоветовавшись с
гомеопатическим врачом; есть случай, где Belladonna
останется недействительной, и надобно прибегнуть к
другому средству.
Я испытал также, однажды, гомеопатическое средство
в довольно значительном воспалении лёгких: вместо
кровопускания, на чём настоял бы всякий благоразумный
аллопатический врач, больной получил, в течение
нескольких часов, три или четыре приёма Aconiti: первый
приём доставил, через полчаса, значительное облегчение,
а через двое суток не оставалось и следу болезни;
больной, башкир, сидел уже на коне и пел песни.
Наконец, и в заключение, должен я упомянуть ещё об
одном случае, врезавшемся в память мою, и память ума и
сердца, глубокими, неизгладимыми чертами.
Единственное моё дитя, сын, одного года, заболел
крупом. Я был в это время в отсутствии, и, когда
воротили меня через нарочного, то я застал ребёнка
уже здоровым. Корпусный доктор наш, г. статский
советник Бидерман, пользовал его гомеопатически.
Признаюсь теперь откровенно, несмотря на беспредельную
признательность мою к нашему избавителю, мне, в то
время, невольно приходило в голову, что это был, может
статься, не круп, хотя подробные расспросы мои у жены
не оставляли мне никакого сомнения. Прошло около года.
Я опять был в недальней отлучке - и опять уже роковой
казак встретил меня с запиской, где было сказано, что
ребёнок занемог снова той же самой болезнью, как тогда.
Прибыв со всевозможной поспешностью домой, застал я у
себя старшего лекаря, г. доктора Колышко, который, по
дружбе к нашему дому, навестил ребёнка уже раз пять или
шесть в продолжении нескольких часов, но, ожидая меня с
минуты на минуту, не решился приступить ни к чему, ибо
гомеопатическим лечением не занимался, а в пользе
аллопатического, при очевидной опасности, также не был
уверен. Г. корпусный доктор был в это время в
отсутствии. Выждав первый припадок или приступ, нашёл
я, что сын мой действительно занемог крупом (что
признал доктор Колышко ещё до моего прибытия). Не стану
описывать припадки этой болезни. Если же опять спросят
меня, потряхивая головой: да, полно, круп ли это был?
то, кроме свидетельства аллопатического медика, должен
я заметить раз навсегда, что ошибаться можно в
распознавании болезни раз, и два, и три, но не каждый
раз; нельзя же, чтобы все гомеопаты всегда ошибались в
этом, между тем, как рассказам аллопата верит всякий,
доколе не изобличат их в ошибке. Если же захотят
подозревать при этом добросовестность мою, то на это у
меня ответа нет и не будет; для таких людей я не пишу и
им не следовало бы и читать рассказа моего, потому что
он не может принести им никакой пользы. Доктор Колышко,
принимавший такое родное участие в семейном горе моём,
перевёл дух и оттёр пот с чела, когда я прибыл, и
сказал: "Делайте теперь, что хотите, решайте сами. Но,
Бога ради, не теряйте времени и не полагайтесь на
сомнительное". Быть вместе и отцом, и врачом - это
обязанность крайне тяжёлая и, тем более ещё, если отцу-
врачу достанется решать подобную задачу. Тяжело залегло
у меня на сердце. Я хотел было отдать ребёнка в полное
распоряжение заботливого и знающего врача-аллопата, но
решился наперёд просить его, чтобы он, бывший с самого
начала свидетелем болезни и судящий о ней, вероятно,
хладнокровнее моего, сказал мне, чего он надеется от
обыкновенного способа лечения? Он отвечал мне со
вздохом: "Вы сами знаете, что болезнь эта крайне
опасна, и что довольно трудно с ней совладать...". Это
меня решило. Я объявил положительно, что буду сам
пользовать своего сына гомеопатическими средствами,
которые спасли его год назад, и припустил только, по
убеждению г. Колышко, две пиявки к горлу дитяти. Приём
Aconiti, потом Spongiae tostae, и, наконец, Heparatis
sulph., исцелили его совершенно. Уже после приёма
первых двух средств не было сильного приступа, и
ребёнок оставался весёлым и спокойным, только хрипота
особенного рода, изменение голоса и, по временам,
свист, продолжались несколько дней.
После первого приёма Spongiae был ночью один только
приступ или припадок, чем болезнь и прекратилась, а
постепенного уменьшения и облегчения припадков, как это
бывает при обыкновенном лечении крупа, здесь не было
вовсе. Болезнь пресеклась, остановилась, не достигнув
высшей стадии и не исполнив обычного течения своего.
Кому угодно, или кто по совести может, пусть
приписывают всё это пиявкам, или, пожалуй, случаю,
случайности, природе. Я изложил дело в таком виде, как
оно было, и более с той целью, чтобы показать Вам
личное моё убеждение и веру в гомеопатию, чтобы
устранить возгласы, подобные тому, который был недавно
сделан одним остряком в "Северной Пчеле". Он
восклицает: "Укажите мне гомеопата, который бы
пользовал детей своих, в опасных болезнях,
гомеопатически - и я поверю!". Я могу ошибаться, как
человек, но то, что я говорю и утверждаю, говорю
добросовестно, по крайнему разумению и убеждению. Мне
ещё остаётся повторить здесь, что раз, и два, и три
можно ошибиться, можно и должно усомниться в действии
средства, можно и должно подозревать, что скромная
природа, совершив чудо это, желала предоставить нам
только хвалу, и честь, и славу; я даже уверен и
убеждён, что это нередко случается; но, господа, если
успех каждого удачного гомеопатического лечения
приписывать без разбора и без дальнейших околичностей
матери-природе, то кому или чему приписать успехи
лечения аллопатического, и каким образом объяснить чудо
это, что есть болезни, которые исцеляются природой
всегда верно, скоро и немедленно, если этому исцелению
предшествовал известный ничтожный приём, в противном же
случае болезнь всегда берёт иной ход, по крайней мере,
не прерывается вдруг, без послабления и постепенного
упадка? Чем это объяснить? Я, опять-таки, попрошу Вас
обратить внимание своё на замечательное и верное
гомеопатическое исцеление жабы, как на явление
очевидное и чрезвычайно замечательное, и, осмелюсь
спросить: если болезнь эта, обычно довольно скучная,
упорная и продолжительная, если она прекращается каждый
раз в течение немногих часов от одного ничтожного
приёма, то неужели тот, кто исцеляет это десять,
двадцать раз кряду, будет глядеть вам прямо в глаза, не
смигнёт и скажет: "Это случай; болезнь и 20 раз может
пройти сама собой"? И неужели такой человек заслуживает
в глазах ваших больше доверия, нежели тот, кто при
явлении этом усомнится, призадумается и, наконец,
рассудит, что природа не может же обманывать нас таким
образом каждый раз, при каждом новом опыте? Иначе не
было бы никакой нужды лечиться. К чему же пиявки и
мушки и летучие мази и несносные для больного
полосканья, при коих болезнь тянется нередко две, три
недели и, наконец, всё-таки, частенько переходит к
нагноению? К чему это всё, если природа исцеляет и сама
собою каждый раз в течение нескольких часов, при одном
недействительном гомеопатическом приёме? Если так, то
не лучше ли потешать эту упрямую природу, как тешат
любимого баловня в семье, дать, рассмеявшись на
странные причуды её, приём вздорного, но совестно
изготовленного средства и избавить больного от
тягостной, несносной болезни, которая не даёт ни
говорить, ни глотать по целым дням и неделям?
Но довольно. Я и так, может быть, употребил во зло
терпение Ваше. Я говорил о предмете, который привлекает
на себя и в полной мере, заслуживает внимание целого
мира, а, следовательно, и внимание русских, и русских
врачей в особенности. Что, если бы общество,
основавшееся у вас в столице для распространения и
поверки наблюдений и открытий, посвятило несколько
месяцев на добросовестное исследование важнейшего из
всех современных врачебных вопросов: что такое
гомеопатия? И, если бы, почтенное и учёное общество это
объявило во всеуслышание выводы своих наблюдений?
Гомеопатия ныне до того распространилась всюду, что
если бы она даже была и в самом деле обманом и
суеверием, то стоило бы, убедившись в том собственным
опытом, противодействовать такому вредному лжеучению.
Кажется, это было бы дело, вполне достойное Общества
Русских врачей. А что, если это не обман и не вымысел,
если это истина? Что тогда скажут внуки и правнуки наши
о XIX веке, гордящимся просвещением своим?
Взгляните на Германию, на Францию, Англию,
Швейцарию, Италию, Данию, Северную Америку, просмотрите
списки гомеопатов, остановитесь на каждом имени,
известном в учёном мире, и спросите себя: "И этот лжёт
или блуждает?", и вы устанете, господа, а, может
статься, и покраснеете невольно и призадумаетесь.
Взгляните на каталоги бездны гомеопатических книг,
журналов, газет, дайте сами себе отчёт: возможное ли,
сбыточное дело, чтобы всё это было соткано из обмана,
плутовства и заблуждений? Не забудьте, что у гомеопатов
теории ещё нет, а есть одна только практика, опыт; что
много, и с году на год более, врачей переходит от
старого учения к новому, но не слыхать что-то о
переходах обратных: кто испытал однажды и убедился,
того сбить с пути и воротить трудно!
|Читать
